— Чтобы его принимали за актера. Чтобы он немного заработал. И чтобы не арестовали.

Долго и недоверчиво рассматривал Пингвин старуху.

«Не может быть, чтобы он был ее сутенером, — думал он. Все его сочувствие куда-то улетучилось. — Видимо, она живет на его выручку. Да, да, конечно, как же иначе».

Богемская Лиза тоже сразу переменилась — извлекла из кармана кусок хлеба и принялась угрюмо жевать.

Господин императорский лейб-медик смущенно переступил с ноги на ногу. Про себя он начинал уже основательно злиться, что вообще пришел сюда.

— Если хочешь уйти, то я тебя не задерживаю, — проворчала старуха после мучительной паузы обоюдного молчания.

Флугбайль поспешно схватился за шляпу и, словно сбросив какую-то тяжесть, торопливо забормотал:

— Да, разумеется, Лизель, ты права, уже поздно. Гм. Да. Ну, я при случае еще загляну... Лизель...

Он машинально ощупал свое портмоне.

— Я уже сказала, что в деньгах не нуждаюсь, — прошипела старуха.

Лейб-медик, как ужаленный, отдернул руку и направился к выходу.

   — Тогда храни тебя Господь, Лизель.

   — Servus, Тад... Servus, Пингвин.

В следующее мгновение господин императорский лейб-медик был уже на улице, под ослепительно ярким солнцем; надменно поджав губы, он спешил к своим дрожкам, чтобы как можно скорее покинуть Новый свет и вернуться домой к обеду.

Глава 3

«Башня голода»

В тихом, окаймленном стеной дворе Далиборки — серой «Башни голода» на Градчанах — старые липы уже бросали косые послеполуденные тени на маленький домик смотрителя; тут жил ветеран Вондрейк со своей разбитой подагрой женой и приемным сыном Отакаром, девятнадцатилетним консерваторцем.

Сидевший на скамейке старик подсчитывал на растрескавшейся доске кучку медных и никелевых монет — чаевые от дневных посетителей башни. Каждые десять монет он своей деревянной ногой отмечал на песке черточкой.

— Два гульдена восемьдесят шесть крейцеров, — проворчал

он недовольно, обращаясь к приемному сыну; тот, опершись о дерево, старательно зачищал зеркальные потертости на коленях черных брюк. Ветеран отрапортовал сумму дневной выручки в открытое окно своей прикованной к постели жене и, бессильно склонив голову в щучье-серой фельдфебельской фуражке, замер, уставившись полуслепыми глазами в землю, как марионетка, у которой внезапно лопнула нить жизни. Весь двор был усеян похожими на стрекоз цветами липы.

Огакар взял со скамейки скрипичный футляр и, надев бархатную шапочку, зашагал к воротам, выкрашенным в черно-желтую казарменную полоску.

Погруженный в невеселые мысли, старик даже не ответил на его прощальные слова.

Консерваторец направился было вниз, к Туншенскому переулку, где графиня Заградка занимала длинный сумрачный дворец, однако через несколько шагов, словно что-то внезапно припомнив, остановился, взглянул на свои видавшие виды карманные часы и, резко повернувшись, заспешил напрямик, тропинками Оленьего рва, вверх к Новому свету — и вскоре без стука вошел в комнату Богемской Лизы...

Старуха, глубоко увязнув в своих девичьих воспоминаниях, долго не могла понять, чего от нее хотят.

— Будущее? Какое будущее? — с отсутствующим видом бормотала она. — Нет никакого будущего!

Смерила консерваторца недоуменным взглядом; его расшитый черный студенческий сюртук, очевидно, окончательно ее запутал: «А почему без золотых позументов? Он ведь обер-гофмаршал?..»

Однако в следующую минуту она уже пришла в себя:

— Ага, пан Вондрейк mladší — юный господин Вондрейк желает знать будущее! Вот оно что...

Не тратя времени, старуха подошла к комоду, вынула из-под него покрытую красноватой глиной доску, положила ее на стол и, протянув консерваторцу деревянный грифель, сказала:

— Ну что ж, колите, пан Вондрейк! Справа налево. И не считая! Думайте лишь о том, что вы хотите узнать! Шестнадцать рядов, один под другим.

Студент схватил грифель словно нож, немного помедлил, потом, сдвинув брови и мертвенно побледнев, стал дрожащей рукой торопливо и беспорядочно вонзать острие в мягкую податливую массу.

— Ну будет, будет вам!..

Быстро подсчитав количество уколов, Богемская Лиза принялась колдовать с числами — юноша не спускал с нее настороженного взгляда; получившиеся в результате какие-то странные геометрические фигуры старуха вписала в многократно поделенный прямоугольник — при этом она машинально нашептывала:

   — Это матери, это дочери, племянники, свидетели, красные, белые, судья, хвост дракона и голова дракона. Точь-в-точь. Как и все в богемской пунктировке... Сарацины гадать умели и, прежде чем погибнуть в битве у Белой горы, оставили нам в наследство это древнее искусство. Задолго до королевы Либуши... Да, да, Белая гора... Она напоена человеческой кровью... Богемия — очаг всех войн... Ныне и присно... Ян Жижка! Наш вождь — слепец Жижка!

   — Что там с Жижкой? — возбужденно спросил студент. — Там что-нибудь есть о Жижке?

Она не обратила внимания на его вопрос.

— Если б Мольдау не текла так быстро, то и по сей день была бы красна от крови. — Какое-то яростное веселье охватило старуху. — А знаешь, парень, почему так много кровяных пиявок в Мольдау? От истоков до Эльбы, где бы ты ни поднял на берегу камень, под ним — маленькие кровяные пиявки. Это оттого, что раньше вся река была сплошной кровью. И они ждут и ждут, знают, что однажды получат новый корм... Это еще что такое? — Она уронила мел, переводя удивленный взгляд с молодого человека на свои каракули. — Ты что, хочешь стать королем мира?

Испытующе впилась в его темные мерцающие глаза. Юноша ничего не ответил, однако старуха заметила, как он, покачнувшись, судорожно схватился за стол.

— Может быть, из-за этой, вот здесь? — Она ткнула в одну из геометрических фигур. — А я-то считала, что у тебя амуры с Боженой барона Эльзенвангера.

Отакар Вондрейк энергично мотнул головой...

   — Вот как? Значит, с нею уже покончено? Ну, настоящая богемская девка никогда не будет держать зла. Даже если принесет в подоле. Но с этой, здесь, — она снова указала на причудливую геометрическую фигуру, — держи ухо востро. Эта сосет кровь. Она тоже чешка, но древней опасной породы.

   — Это неправда, — хрипло прошептал студент.

   — Вот как? Ты считаешь? А я говорю, она ведет свой род от Борживоев. И ты, — старуха задумчиво посмотрела в узкое смуглое лицо юноши, — и ты, ты тоже из породы Борживоев.

Так двое тянутся друг к другу, как железо и магнит. Да что там долго копаться в знаках... — И прежде, чем студент успел помешать, она стерла их рукавом с доски. — Только смотри, как бы тебе не стать железом, ибо, если магнитом будет она, ты погиб. В роду Борживоев братоубийства, кровосмешение и супружеские преступления