Вася успокоилась.

— Да, с этим государством вообще шутки плохи. Все своровали, а теперь еще и доворовывают, подворовывают. Средь бела дня. А скажи, я тебя раньше никогда не спрашивала, вы все такие говнюки, состоятельные люди? Ведь вы даже не знаете, кто такие деньги и сколько их бывает. У вас их как будто бы и вовсе нет, потому что так много. Одни потоки. Вы такими камнями стоите, а вокруг потоки омывают вас ласково. Так все?

— Ну иной раз и водовороты случаются.

— Да ладно, водовороты. Вам понятно только, когда нулики в очередь, чтоб ими, нуликами, легче было манипулировать. Ну ладно еще частный собственник, олигарх какой-нибудь, что ли, ты например. Сам себе режиссер, в своих нулях сидишь — имеешь право, хотя тоже противно. А вот государевы люди, как твой Семен Семеныч? Государственные нули у них как собственные. И им тоже непонятно, как и тебе, сколько это, когда конкретно. Смешную историю мне тут приятельница рассказывала, она в околоденежном министерстве работает. Пришел к ним новый министр на работу. Ходит-гуляет по коридорам, экскурсию себе проводит. Ну и спрашивает: а какая у вас зарплата? Ему отвечают: две-три тысячи у среднего звена (это было сколько-то лет назад). А что, говорит, хорошая зарплата, не понимаю, на что вы все жалуетесь. С начальством не поспоришь, раз оно считает зарплату хорошей, значит, она хорошая. Но дело не в этом. Через три-четыре месяца этот самый министр вдруг понял, что зарплата две-три тысячи рублей, а не долларов. Вот был конфуз.

— Смешно. Правда. Но я понимаю, когда немного. Ты же видела, я сам могу даже в деревенском ресторане расплатиться. В купюрах разбираюсь — знаю, как они выглядят. Но нечасто, ты права, такое случается. Да и зачем мне? Я и правда не знаю, сколько у меня денег. Мне это не нужно и неинтересно — с точки зрения организации своего быта. Мои бытовые потребности невелики. Количество — это весьма абстрактное понятие. Вот денежная масса — совсем другое дело. Ее можно модулировать, ею можно манипулировать, ее можно развивать. Наличие именно этой массы не сушит мои мозги. Понятно?

— Понятно, такая полная потеря причинно-следственных связей. Так вы все такие — да? Ты мне так и не ответил.

— Не путай меня. Это одно — это другое. У вас как будто нет потерь в ваших творческих мозгах.

— А кто говорит, что нет. Может, еще поболе вашего будет. Только другие порядки ценностей. И в ином жанре. Например, тебе тоже понравится, как наши творческие мозги фонды и гранты делят. Во-первых, всё делается только за откат, поэтому и получают их одни и те же — надежные. Второе, чем виртуальнее проект, тем больше шансов получить деньжата, потому что их пользование не проверишь. А чтоб хоть копейку получить и во что-то конкретное вложить, памятник какой, например, поставить, даже не проси. Потому что если что материальное производить станешь, на это ведь все и уйдет. А жить тогда на что? Вот так вот. Понимаешь?

— Понимаешь. Бизнес есть бизнес, даже если он литературно-художественный. Но не знал, что ты хоть чуть-чуть искушенная в финансовых делах.

— Да ладно, искушенная. Издеваешься? Правда, тут у меня — сама, кстати, смеялась — не так давно нестыковочка вышла. Моей любимой шуткой был проект под славным названием «Изучение шага лошади путем визуального наблюдения». Представляешь, какая прелесть. И эта история меня страшно забавляла долгие годы. А что оказалось, ты думаешь? Оказалось, что сто лет назад какие-то англичане или американцы действительно фотографировали, как лошадь ходит. Зачем-то им это было надо. Физиологию лошадиную, может, изучали. А потом стоп-кадры склеили. Так и родился кинематограф. Тема-то вполне достойной оказалась. Я расстроилась.

Скворцов смеялся:

— И на старуху бывает проруха.

…Максим вез детей домой. Машина мчалась по шоссе, сигналя мигалкой перед постами ГАИ, чтобы служаки выбегали на обочину из своих теплых убежищ и брали под козырек. Мальчишек это очень веселило. Сашка с Сережкой, хулиганя, помахивали ручками козыряющим гаишникам и хохотали, валяясь по всему заднему сиденью, и даже падали на пол. Устав бузотерить, они затихли и уставились в окна, каждый в свое. Потом вдруг одновременно взглянули друг на друга и засмеялись, вспомнив, как играли в «слонов». Это когда надо было забираться на спину и плечи — они забирались на папину строго поочередно. А потом бодаться с этой Васей, которая не слезала — и они ей завидовали — со спины папиного начальника дяди Юры. Падали в снег, впрочем, все одинаково часто. И папа, и дядя Юра все вставали и вставали мужественно из сугробов. И снова шли друг на друга, неся на себе каждый свою ношу.

Дети никогда не видели папиного начальника так близко. Как-то мама показала им его в телевизоре. Там шла программа про какую-то стройку, и они ничего не поняли. Тогда больше порадовал папа, которого они там тоже увидели. Они вскочили, подбежали к экрану и, тыча пальцем в него, кричали друг другу: «Папа! Папа! Смотри! Смотри!» С тех пор дети всегда старались смотреть новости, чтобы увидеть именно его, папу, с которым виделись крайне редко. Каждый день с ним был для них необыкновенной радостью. Ребята думали, и даже как-то признались друг другу, что, пожалуй, любят папу больше мамы, которая все время заставляла есть кашу, проверяла уроки, ругалась, что поздно пришли с прогулки, да еще по обыкновению порвали куртку или джинсы, да так порвали, что теперь надо покупать новые. Словом, от мамы был один вред, а с папой — всегда весело. Сейчас ребята вдруг поняли, что папин начальник — вовсе не страшный какой-то олигарх, как врала мама, когда папа не приходил с работы или приходил глухой ночью, что для них значило одно и то же. А просто — дядя Юра. И еще они увидели, что их папа, такой большой и сильный, начальника своего не боялся, как они думали раньше. Верно, он его просто уважал. И даже, может быть, любил немного. Потому что дядя Юра и не был уродом каким-то, а тоже, как и они, человеком. И именно с этого раза ребята стали папиного начальника называть просто — дядя Юра.

В тот момент когда так легко решилась судьба Юрия Николаевича в душах двух мальчишек, он и Вася подъезжали к ее дому. Она почувствовала, что как-то подустала от активного отдыха, и подумала, что неплохо было бы оказаться дома одной, завалиться в ванну, чтобы не надо было опять шуршать на кухне, и загрустила о несбыточности своей мечты. Они уже остановились у ее подъезда.

— Проводишь меня? — спросила она вполне вяло, без лишней инициативы.

— Сама дойдешь.

Машина уже разворачивалась к шоссе.

Зайдя в квартиру, Вася бросила сумку в темноте и все никак не могла нащупать выключатель. Его не было на том месте, в которое она тыкала тысячи раз многие годы. В кармане куртки она нащупала зажигалку, но делала все с каким-то странным чувством, словно была не у себя дома. Огонек осветил часть незнакомой стены, где Вася не нашла и следов выключателя на его прежнем месте. Перенеся зажигалку к другой стене, она заметила кнопочку именно там, где ее отродясь не бывало. Не совсем понимая, что происходит, она на эту кнопочку нажала. Квартира была действительно не ее. То есть та же типовая квартира, в которой она давно существовала, но не ее. Вася вышла на лестницу и посмотрела на табличку с номером, прибитую к двери. Дверь была ее, и номер тоже соответствовал. И ключи были от ее квартиры, она знала даже, как, проворачиваясь, они крутятся в замке. Зашла обратно. Все совпадало, кроме содержания.