застыло выражение боли, страха и отчаяния. Ярослав сглотнул подступивший тошнотворный ком и отвернулся. Справа от него лежал сброшенный ботинок Били. Такой темно-серый с замысловатой вышивкой на голени, которую она сделала сама.

Ярослав зажмурился и стоял так тупо уставившись на этот ботинок. Словно вдруг этого стало достаточно, и ничего больше он видеть не хотел. Через минуту он, тяжело и медленно выдохнув, посмотрел в угол комнаты позади себя. Биля, нелепо развалившись и свесив голову себе на грудь, сидела слова сломанная кукла. Ее ноги все в кровоподтеках и царапинах были расставлены как будто она пыталась сесть на поперечный шпагат, на одной из них скомканным отрезком ткани болтались трусики. На негнущихся ногах Ярослав подошел к ней и, опустив автомат, присел на корточки напротив. Он опустил юбку на Биляне так низко как позволяла поза, в которой она сидела и прикрыл створки ее разорванной рубашки, чтобы не видеть огромные ножевые порезы на ее груди и животе. Его руки тряслись так сильно, что все эти манипуляции давались с диким трудом и усилием. Ярослав провел рукой по волосам, закрывающим почти полностью лицо любимой девушки, закладывая большую прядь ей за ухо, слово надеялся увидеть под ними совсем не ее лицо. Он всмотрелся в знакомые до боли красивые очертания лица, увидел пухлые губы, в уголке которых уже запеклась кровь, красивый прямой нос и большие глаза, прикрытые ресницами. Ему показалось, что он перестал дышать. Это была Биляна. Его Биляна. Ошибки, на которую он так нелепо надеялся, не было. Ее изнасиловали и зверски убили, бросив как куклу на пол.

Ярослав тяжело привалился к стене рядом с ней и опустился на пол, едва касаясь уже холодного плеча Биляны. Казалось, сознание вот-вот уйдет, и он провалится в спасительную темноту. Он прикрыл глаза, борясь с тошнотой и воем, отчаянно рвущимся наружу. В попытке притормозить боль, он закрыл рот кулаком и насколько мог сильно впился в него зубами. Через несколько секунд по его ладони и руке потекла тоненькая струйка крови — он прокусил себе ладонь. Боль внутри меньше не стала, и та, что была в ладони никак не отвлекала от нее и не перебивала. Ярослав согнул колени и опустив на них голову тихо завыл. Этот животный вой медленно нарастал, переходя в неконтролируемые рыдания.

В комнату вошел Костя и хотел подойти к другу, но Уханцев его остановил.

— Оставь, — тихо сказал он. — Тут ничем не поможешь сейчас. Дай ему отгоревать.

Следующие дни смешались для Ярослава в один длинный и бесконечный. Он не понимал, когда спал и спал ли вообще, он особо не помнил похорон Биляны и ее семьи, он ничего не чувствовал и ничего не хотел. Была только пустота внутри, и она почему-то была не звенящей, как ее описывают в умных книжках, а темной, тягучей и вязкой. В такой пустоте погибают и словно в воронку засасывают всех вокруг. Со временем Ярослав с ней свыкся и даже не боялся заглядывать в эту мрачную пустошь.

Они так и не нашли кто убил все три сербские семьи, не узнали точно, кто навел на них, пометив дома, но все догадывались, что это брыл брат матери Биляны. Этнический албанец, не одобрявший выбор сестры, убеждения ее мужа и поведение племянницы. Он ушел с боевиками еще в самом начале противостояния сербов и албанцев в Косово, и его редко видели в деревне или в родном доме недалеко от села, где жила Биляна. Он словно исчез из этого места и времени, и Ярослав зря пытался найти его и тех, кто казнил всех этих людей в деревне.

Кружившие в воздухе самолеты НАТО стали сбрасывать так называемые ловушки, а потом и непосредственно ракеты и совсем рядом раздавались взрывы. Все побежали в подвал и, посидев там какое-то время, опять выбрались наружу. Солнце ярко светило своими уже совсем теплыми лучами и нагревало взбитую орудиями землю.

— Зачем мы вообще туда бегаем? Подвалы же не нихера не дают никакой защиты от ракет, — Костя хотел было прикурить, но Питер резко дернул его за руку и почти потащил назад в подвал крохотного дома.

Почти сразу рядом с местом, где они стояли приземлилась ракета. Громко хлопнула створка подвальной двери и звуки снаружи обманчиво стали немного тише.

— Это лучше, чем стоять на улице и махать рукой НАТОвцам, — зло процедил Питер уже под землей.

— Это надолго, как думаешь? — спросил Костя, глядя вверх как будто показывая на небо и самолеты в нем.

— Хрен проссышь, — угрюмо ответил Питер. — Думаю, ЭТО никогда не закончится. Постоянно будет нечто, за что будут проливать кровушку ребята вроде нас с тобой, или вон тех, кто в небе парит. Вопрос только за какие земли, деньги и власть будет борьба.

— Ну мы то тут тоже не совсем бесплатно… — пожал плечами Костя.

— И что? Какая разница? — усмехнулся Питер. — Никого из твоих или моих друзей это не вернет, да и нашу жизнь богаче или лучше не сделает.

— Ты как будто расклеился, брат, — подал голос Ярослав, все это время тихо сидящий в полутемном углу подвального помещения и выбив себе на ладонь две беленькие таблетки закинул их в рот, щедро запив водой.

Питер, чуть замирая, вслушивался в звуки снаружи. Он подошел к дверям помещения и прислушался, пытаясь понять можно ли выходить наружу.

— Я перестал наматывать на кулак розовые сопли единорога, брат, — безэмоционально оскалился он в ответ. — Вижу все как оно есть, без тупой надежды на победу добра над злом.

— Хочешь сказать, зло победит? — Костя нахмурил брови как будто сам был недоволен своим же умозаключением.

— Зло всегда побеждает, — пожал плечами Питер. — И чем раньше ты это поймешь, тем проще будет потом. Чем бы ты ни занимался. Да и с чего ты решил, что мы не часть этого зла? Мы убиваем, значит и мы зло, а вся эта срань про защиту и освобождение… лабуда для желторотиков вроде вас.

— На хуй, — скривился Ярослав, с наслаждением чувствуя как разум наконец обволакивает мягким наркотическим покрывалом. — На хуй такую философию.

— А твоя какая? — ухмыльнулся Питер.

— Добро есть, и оно будет побеждать, иначе зачем все это. Жизнь зачем тогда.