– Не понимаю, как здесь можно ошибиться, Лу, – в замешательстве возразила миссис Черткофф, недовольно заерзав. – Когда я возвращалась от мусоропровода, то…

– Ох, Сара, Сара! – Старик грустно покачал головой. – Разве ты не помнишь? Тебя ведь даже не было дома, когда убили этого художника. – Он повернулся ко мне: – У нашей дочери родился ребенок, и мы с Сарой летали в Виргинию, чтобы присмотреть за ее старшими. Мы пробыли там всю вторую половину октября. – Он нежно положил руку на голову жены и так тихо, что едва можно было разобрать слова, прошептал: – Она иногда путает события.

Несколько минут спустя мистер Черткофф проводил меня до двери.

– Вы уж извините нас, мисс, – сказал он напоследок. – Моя жена просто очень хотела помочь.

В полной прострации я села в лифт и поднялась на пятнадцатый этаж, где меня ждала радостная встреча с представителем собачьих, питавшим слабость к человеческим ногам. Судя по всему, мои потрепанные полуботинки произвели на Филипа не меньшее впечатление, чем роскошные итальянские кожаные туфли. Когда с помощью мистера Ламбета я все-таки сумела вырвать правый ботинок (в котором все еще оставалась моя правая нога) из пасти Филипа, то сочла это благим знаком: пора, мол, и честь знать.

К вечеру среды я побеседовала со всеми жильцами дома и не узнала ровным счетом ничего. Я так устала, что готова была рухнуть на месте. И что еще хуже, я понятия не имела, что же делать дальше.

В четверг был День благодарения. Эллен собралась во Флориду, чтобы встретить праздник вместе с родителями. Она настойчиво звала меня присоединиться к ней.

– Мне очень хотелось бы, чтобы ты поехала вместе со мной, тетя Дез, – уговаривала Эллен. – И моим родителям тоже. Мама спрашивала, не пригласить ли ей тебя самой, но я сказала, что такие формальности ни к чему и я сама тебя позову.

– Спасибо, Эллен. И спасибо твоей милой маме. Но я лучше воздержусь от дальних поез­док. Меня это дело настолько вымотало, что мое общество будет не самым приятным.

– Ну, тетя Дез… тебе лишь пойдет на пользу, если ты побудешь в кругу семьи.

– На следующий год. Если, конечно, меня пригласят.

– Мне очень не хочется, чтобы ты провела День благодарения в одиночестве. Может, все же передумаешь, а, тетя Дез?

– Нет, Эллен. Честное слово, это проклятое дело меня просто доконало. Поверь, мне лучше побыть одной.

– Ладно, раз мне не удалось тебя убедить… Тогда поговорим в воскресенье, хорошо?

– В воскресенье?

– Ну да, я вернусь в пятницу вечером. В субботу мне надо работать, вечером у меня свидание с Гербом. А в воскресенье ты приходишь ко мне на ужин, договорились?

– Честно говоря, я не думаю…

– Договорились? – повторила Эллен не допускающим возражений тоном.

– Договорились.

Спорить смысла не было. Кроме того, если я не перережу себе вены, находясь три дня подряд в собственном невыносимом обществе, то, возможно, порадуюсь компании Эллен.

Не могу наверняка утверждать, но думаю, что если бы в тот вечер я не ответила Эллен согласием, то фиг бы раскрыла это дело.

Однако ведь никогда не угадаешь, правда?

Мне удалось каким-то образом пережить праздник и собственное отвратительное настроение. Эллен позвонила в субботу днем.

– Как прошел День благодарения? – спросила я.

– Хорошо. Приятно было повидать папу с мамой. И, разумеется, Стива, Джоан, тетю Минну и дяду Сэма. Все передают тебе привет. А как ты? Сумела что-нибудь сделать?

– Да нет, сидела сиднем и чувствовала себя полнейшей тупицей.

– Ну-у, тетя Дез, как ты можешь…

Я перебила, чтобы не заставлять бедняжку Эллен в сотый раз за последние несколько недель заниматься утомительным делом – успокаивать меня.

– Да все в порядке, родная. Шучу, – сказала я как можно бодрее, не столько ради Эллен, сколько ради себя. – Рано или поздно схвачу этого подлеца! – поклялась я.

– Конечно, схватишь, тетя Дез!

Я улыбнулась в трубку. Как хорошо, что Эллен вернулась.

– Мне так жаль, что ты осталась одна в праздник. Я надеялась, что в последнюю минуту позвонит Стюарт и пригласит тебя на ужин.

– Наверное, он провел этот день в кругу семьи.

– Ты хотя бы праздничный ужин себе приготовила?

– Конечно!

– И что именно?

– Чудный окорок! – Я не стала уточнять, что окорок я вытащила из консервной банки и поместила его между двумя ломтиками черствого хлеба. И прежде чем Эллен начала расспрашивать об остальном меню, я сменила тему: – Волнуешься перед сегодняшним вечером?

– Не то слово!

– Знаешь уже, куда вы идете?

– Не-а. Но это неважно! Поговорим завтра утром, хорошо?

– Хорошо. Не волнуйся за меня, я чудесно проведу сегодняшний вечер.

– Охотно верю! – тоскливо откликнулась Эллен.

В воскресенье я проспала до десяти часов, и Эллен позвонила, когда я еще не успела выпить кофе.

– Как все прошло?

– Отлично! Потрясающе!!!

– Чем вы занимались?

– Друг Герба, сотрудник ООН, устроил небольшую вечеринку, поэтому мы ненадолго отправились туда. Я там познакомилась с очень интересной женщиной из Сирии. Она рассказывала мне…

Боюсь, я не всегда терпеливо выслушиваю нудноватые истории Эллен, поэтому на этот раз приказала себе заткнуться и слушать. И получила сполна. Я узнала все о неведомой женщине из Сирии. С которой никогда не познакомлюсь. На которую мне абсолютно наплевать. Но я хранила молчание вплоть до того момента, когда Эллен начала во всех подробностях описывать ливанского спутника сирийки.

– После вечеринки вы вернулись домой к Гербу? – спросила я без обиняков.

– Нет, мы ненадолго заехали ко мне. Я открыла бутылку вина, что ты подарила мне пару месяцев назад, мы немного выпили и проболтали почти до трех утра. – Перед тем как повесить трубку, она ответила на вопрос, который я не задавала: – Нет-нет, тетя Дез, этим мы не занимались.

Остаток утра я решила посвятить разбирательству с домашними финансами. И как раз уговаривала себя оплатить парочку счетов, когда опять зазвонил телефон.

– Я спустилась купить газету, вернулась, а лифт оказался сломан! – скороговоркой выпалила Эллен. – Мистер Клори сказал, что уже знает и ремонтники скоро приедут. Но сегодня же воскресенье, и мы собирались поужинать у меня… Тетя Дез, что делать? Не можешь ведь ты вновь карабкаться по этим жутким ступенькам!

– Как ни хочется повидать тебя, дорогая, увы и ах! Нового восхождения я не выдержу.