шуме воды:

Шумить вода, шумить вода, по каминью гучит:

Хто плакати та й не умие — люба то научит.

Вода сравнивается также со слезами:

Де матинка плаче —

Кривавая ричка,

Де сестричка плаче —

Слизная криничка, —

и кровью:

А в нашои Бондаривни червовая стричка,

Куди несли Бондаривну — кривавая ричка.

Или:

Поглянется козак Нечай на правее плече;

За ним, за ним, Нечаенком, кривавая ричка тече.

Но более всего мрачная сторона воды выражается в образах утопления, и произвольного, и невольного. Произвольное утопление — обычный способ самоубийства в песнях. Это средство избавиться и от житейских невзгод, и от житейской скуки. Девица, потерявшая любовь милого или же просто томящаяся недостатком взаимной любви, говорит: «К чему мне красота и статность? Разве пойти утопиться с высокого моста?»

Шкода моей уродоньки й високого росту;

Хиба пиду утоплюся з високого мосту!

Несчастная в замужестве женщина говорит своей матери: «Завяжи мне, матушка, глаза китайкою, веди меня топить в Дунае темною ночью».

Ой завьяжи, моя мати, китайкою очи,

Веди топить до Дунаю темненькой ночи!

В другой песне с подобным мотивом дочь говорит матери, что надобно было утопить ее тогда, когда она была еще ребенком. «Не смотреть было на красоту — утопить было меня в холодной воде; не смотреть было на то, что я одна дочь у родителей — топить было меня в глубокой кринице».

Булоб тоби не вважати на хорошу вроду —

Булоб мене утопити в холодную воду;

Булоб тоби не вважати, що я единиця —

Булоб мене утопити, де глубжа криниця.

Мысль, что лучше утопиться, чем выходить замуж за немилого человека, выразилась в образе рассказа: девица просит козака взять ее с собою в челнок, вдруг ветер поднимает волны, грозит вывернуть девицу… она просит козака спасать ее, обещает от имени родителей коня и седло. Козак изъявляет желание взять ее за себя замуж. Девица говорит, что ей лучше утонуть, чем выходить за него замуж: в море утонет — успокоится, с ним навек пропадет.

Лучче буду в синим мори потопати,

Ниж з тобою вик коротати:

В мори утону — одпочйну,

А з тобою на вик загину!

Несчастный горемыка всходит на крутую гору, глядит на быструю воду, ему приходит в мысль утопиться:

Ой, вийду я, вийду на гору крутую,

Ой, стану я, гляну на воду биструю:

Там вода лелие — на ней дивлюся,

Таку думку маю — пиду утоплюся.

И даже молодец, которому на свете скучно оттого, что ему не удается жениться, думает броситься в воду.

Чорни брови маю, та й не оженюся;

Хиба пиду до риченьки — та й утоплюся.

Есть в песнях разные рассказы о невольном утоплении. Такова очень распространенная песня об утонувшем молодце, после которого плавает платок; видит это девица, ломает руки и просит рыбаков вытянуть утонувшего молодца, чтоб посмотреть на него, обещая им за то и деньги и меду.

Втонув, втонув козаченько, лишь хусточка плавле,

Ходить дивча по берегу, били ручки ламле.

Ой, нате вам, рибалочки, та пивзолотого,

Та витянить козаченька та хочь неживого.

Ой, нате вам, рибалочки, меду пивбарильця,

Та витянить козаченька та хоч подивиться.

Эта песня разбилась на разные варианты, смешалась с другими песнями, но, в сущности, она есть песня о Василе, превратившемся по смерти в цветок василек. В другой песне, весенней, бесспорно глубоко древней, описывается, как девица пускает на воду венок из винограда, приговаривая: «Кто этот венок поймает, тот меня возьмет». Молодец бросается ловить венок и тонет, приказывая своему коню не говорить, что он утонул, а сказать, что он женился, взял себе женище — чистое водище, собирал себе в сваты морских раков, а в свахи — щук; рыбьи языки были у него музыкою, а венчал его вместо попа желтый песок.

По саду хожу, виноград сажу,

А посадивши та й поливаю,

А поливаючи та й нащипаю,

А нащипавши, виночок зовью,

Виночок зовью, на воду пущу.

Хто винок пиймае, той мене визьме!

Обизвавсь молодець на сивим кони:

«Я винка пиймаю и тебе возьму!»

Ступив ногою — по пояс в води,

Ступив ногою — та й з головою.

«Ой, бижи, коню, з сидлом до дому,

Не кажи, коню, що я вбився,

А кажи, коню, що я женився,

А взяв жонухну чисту водухну,

Збирав я свати — из моря раки,

Збирав свашечки — з моря щучечки,

Мини музики — рибини язики,

Мини попочок — жовтий писочок».

Есть также песня о том, как тонет чумак в синем море, мать хочет спасти его и не может.

Та не найшов счастя доли, найшов сине море,

Ой, як зийшов серед моря, тай став потопати,

Червоною хустиною на берег махати;

Нихто того чумаченька не йде рятовати,

Тильки иде рятовати ридненькая мати.

Изострила рибалочок, та й стала прохати:

«Рибалочки молоди, чинить мою волю,

Ой, роскиньте тонкий невид по синему морю!»

Рибалочки молодии воленьку вводили,

Роскинули тонкий невид — сина уловили.

Тягнуть сина до бережка — вода з рота льеться,

Его мати старенькая в сиру землю бьеться.

Потонуть вообще — образ всякой погибели. В этом смысле несчастие описывается иносказательно потоплением доли обыкновенно в море, и несчастная дочь просит у матери пустить ее купаться в море, нырять и искать своей доли.

Потопае моя доля у синему мори!

Пусти мене, моя мати, на море купаться,

Буду плавать, пуринати, доленьки шукати.

Есть образ, любимый народною поэзиею и повторяемый во многих видах: что девица утопает и приглашает отца, мать, братьев, сестер спасать ее; они не идут, а ее милый бросается