Никто не знает, что нам известно и как мы живем. Никто не поймет, к каким фатальным последствиям для нас может привести то, что мы собираемся сказать. Мы не можем идти на риск, что кто-то случайно или намеренно проболтается о наших делах.

У каждого есть лучший друг, с которым можно поделиться сокровенным. А у этого лучшего друга есть свой лучший друг, с которым можно говорить обо всем, и так число посвященных молниеносно вырастает. «Где один, там и одиннадцать» — так мы всегда говорим.

Поэтому уик-энд был для меня самым лучшим вариантом. Люди могут работать в офисе и по выходным, но туда хотя бы никто не позвонит.

Я попросила своего коллегу принимать все срочные клиентские звонки, чтобы офисные сотрудники не принялись меня разыскивать. Эти Две сказали, что есть вариант воскресенья и понедельника, но это было бы совершенно невозможно. Полностью отсутствовать на работе в будние дни я не могла.

Всегда происходит что-то, требующее моего участия, и если меня не найдут, начнется паника. Все начнут ломать голову, почему меня нет в офисе и почему я не выхожу на связь. Понятно, что не я должна приспосабливаться к их графику, а они к моему. Я давала им работу, но при этом я хотела, чтобы в офисе все происходило спокойно и без лишних вопросов.

Это был не первый и не последний раз, когда я почувствовала разницу между чиновниками и предпринимателями. Совещания по выходным полностью исключены, кроме экстремальных ситуаций, то же касается и позднего вечера будней. Присутственные часы соблюдаются неукоснительно, а в пять часов вечера срабатывает внутренний будильник, и народ собирается уходить.

Амстелвен, напротив торгового центра Вествик. Когда мы подъехали, они уже были там. Я припарковала машину, чтобы она не бросалась в глаза. Она простоит все выходные, и кто знает, не будет ли здесь крутиться Вим на своем скутере. На этом скутере он разъезжает повсюду и всегда появляется совершенно неожиданно.

— Доброе утро, ранние пташки! До места, где вы будете давать нам показания, путь неблизкий, так что располагайтесь поудобнее, — весело сказала Мишель.

Боже мой, как задорно, прямо школьный пикник какой-то. У них не было ни малейшего представления, чего нам стоило незаметно вырваться да насколько непросто далась нам эта поездка вообще.

Неожиданно я резко помрачнела. Такое случается от силы раза три в год, но всякий раз это действительно серьезно. Я взглянула на Соню, и ей все стало ясно.

— Будь паинькой, поняла? — напряженно бросила она.

Но это было не так легко. Я не могу просто встряхнуться, когда такое накатывает. Я попыталась разобраться, откуда вдруг это — может быть, знак, что не стоит продолжать.

Я вопросительно посмотрела на Соню. Она покачала головой, и я поняла: нет, мы идем вперед. Веди себя соответствующе.

Сестра была права. Просто плохое настроение из-за трудного начала дня, никакое это не предостережение. Надо постараться взять себя в руки. В такие моменты еда — единственное, что может изменить мое дурное настроение к лучшему.

Единственное, что у нас есть общего с Вимом, — мы оба любим хорошо поесть. Мы готовы мотаться по всему городу — в Ривиеренбуурт за лучшей выпечкой, в Йордаан за лучшими сосисками в тесте, в Гелдерландплейн за лучшими фруктами. У нас есть свои любимые места для любых видов еды, и чтобы попасть туда, мы готовы постараться.

Еда меня радует, и я надеялась улучшить настроение при помощи сэндвича с сыром, который взяла с собой.

Пока я ела, Соня болтала с Этими Двумя, отвлекая их внимание от меня. Я пресекла их дружелюбные попытки разговорить меня, показав жестом, что не могу говорить с полным ртом. Я пока не была готова болтать.

Через полтора часа мы прибыли на место. К нашему удивлению, там нас ждали еще двое чиновников из Программы защиты свидетелей. Это стало для меня неожиданностью: еще одна группа собеседников, мужчины. Они представились, а я мысленно окрестила их Коломбо и Бриско[10].

Я была совершенно не готова к участию новых собеседников и удивлялась — зачем здесь эти люди? Мы уже привыкли к Этим Двум — милым молодым девушкам. Но новая парочка состояла из типичных офицеров полиции, к тому же амстердамских. Я так и представляла себе, как они сливают нас собутыльникам на пьянке после работы в кафе «Ноль» на Вестерстраат.

Мне совсем расхотелось этим заниматься. Я взглянула на Соню: ее реакция была аналогичной. Она покачала головой — «нет». Она точно не будет разговаривать с этими людьми.

Я отвела ее в сторонку.

— Ас, я не хочу говорить с этими людьми. Я их не знаю. Не буду, и все.

Я ощущала то же самое. Мое настроение, слегка поднятое сэндвичем с сыром, снова упало.

— Где здесь туалет? — спросила я.

— В эту дверь, — показал Коломбо.

Соня выскользнула за мной — посовещаться.

— Мы об этом не договаривались, правда? Еще два человека об этом знают. Так не должно быть.

— Нет, — ответила я. — Я тоже этому совсем не рада, но дело сделано — они все равно нас видели.

— Неважно. Я не буду разговаривать с этими мужиками. Они мне не подходят — смотрятся как обычные легавые. Я буду молчать.

— Понимаю. А я с ними поговорю, — сказала я с полным отсутствием энтузиазма. — Вряд ли сможем соскочить на этом этапе. Может, поэтому у меня и настроение испортилось. Но ты сама сказала мне идти вперед, так что разворачиваться уже поздно. Надо было сделать это с самого начала. Мы же не можем им сказать, типа, не хотим с вами разговаривать, везите нас обратно в Амстердам. Они сняли комнаты, установили оборудование, выделили нам время. Это будет очень неприлично, Сонь. Утечку все равно не остановишь, можно лишь надеяться, что она не случится.

Впрочем, Соня тоже была права, а я не понимала, почему Бетти организовала все таким образом. Разве можно ожидать, что два человека, всю жизнь до этого хранивших молчание, вдруг начнут изливать душу совершенно незнакомым людям? Мы ведь будем рассказывать о своих бедах первый раз в жизни.

Мы пошли обратно.

— Соня пойдет с дамами, а я буду говорить с вами, — сказала я мужчинам.

— Хорошо, давайте начинать, — кивнул Коломбо, и мы с Соней разошлись по разным помещениям для допроса.

Перед началом допроса мы должны были подписать соглашение, по условиям которого мы не имели права обсуждать с третьими лицами факт дачи показаний и их содержание. В противном случае все договоренности утрачивали силу, и прокуратура получала право использовать показания без нашего согласия. Это означало, что мы не можем обсуждать это событие, полностью переворачивающее наши жизни, ни с кем, в том числе с детьми и с мамой. Не то чтобы мы собирались это делать прямо сейчас, но на определенном этапе дети, безусловно, обязаны были высказаться по этому поводу — при их несогласии мы не станем продолжать.