Недавно МИ-5 попросила Джульетту время от времени предоставлять им свое жилье под явочную квартиру. Поскольку она всю войну работала на них, они решили, что теперь могут притязать на ее лояльность. Держать явочную квартиру оказалось очень скучно – больше похоже на работу нянькой, чем на шпионаж.

Рахманинов умолк, Джульетта включила радио и мгновенно заснула. Проснулась она под бой Биг-Бена, возвещающий начало девятичасовых новостей. Опять Фукс. Кто-то стучал в дверь ее квартиры – деликатно, почти неслышно.

– Тут, между прочим, звонок есть, – сказала она, открыв дверь.

Она ждала обычных неразличимых людей в сером, но это оказались офицеры Королевского военно-воздушного флота – командир эскадрильи и, судя по просветам на погонах, командир группы. Разрази меня гром, подумала Джульетта.

Командир группы был красив грубоватой мужественной красотой. Во время войны он наверняка был неотразим. Но сейчас он не собирался любезничать.

– Мисс Армстронг? Сегодняшнее кодовое слово – «киноварь». А это мистер Смит. Насколько я понимаю, он сегодня ночует здесь.

– Да, правильно, – сказала она, открывая дверь пошире.

Офицеры отошли в сторону, и Джульетта увидела чеха, маленького и какого-то допотопного, между двумя людьми в форме военной полиции. Чех больше походил на арестованного, чем на перебежчика. Он был в пальто, слишком большом для него, и сжимал в руках потрепанный кожаный чемоданчик. Джульетта заметила, что он без шляпы. Мужчина без шляпы выглядит неожиданно уязвимым.

– Входите, пожалуйста, – сказала она ему.

Она накрыла стол для гостя.

– Полуночная трапеза. – Она попыталась подбодрить его. – Приятного аппетита. Кушайте, пожалуйста, мистер Смит.

Такое обращение показалось ей нелепым.

– Вы можете сказать мне, как вас зовут. Ваше имя, – повторила она громче. Похоже, он не знает английского. Ткнув в себя пальцем, она сказала: – Меня зовут Джульетта.

– Павел.

– Замечательно! – жизнерадостно произнесла она. И подумала: «Вот бедняга. Интересно, он в самом деле хотел оттуда выбраться или его „убедили“?»

Он уныло клевал еду. Кажется, она вогнала его в еще большую депрессию – он дернулся, попробовав маринованную луковицу. Он не захотел чаю и спросил, нет ли пива. Пива у Джульетты не было. Она предложила взамен виски, и он быстро выпил, поморщившись, словно вкус напомнил ему о чем-то таком, что он предпочитал забыть. После виски он достал из бумажника маленькую мятую фотографию и показал Джульетте. На фото была женщина лет сорока, преждевременно постаревшая от войны.

– Ваша жена? – спросила Джульетта.

Он двусмысленно пожал плечами, спрятал фотографию в бумажник и заплакал – тихо, стараясь никого не беспокоить. Это было еще хуже, чем если бы он трясся от подавленных рыданий. Джульетта похлопала его по спине.

– Все хорошо, – сказала она. – Во всяком случае, будет хорошо. Я уверена.

Он был белый от усталости. Она загородила камин сеткой-экраном (нельзя же допустить, чтобы чех сгорел до смерти в ее дежурство) и постелила гостю на диване. Он лег не раздеваясь, даже не разуваясь, и мгновенно уснул, но и во сне продолжал цепляться за чемоданчик. Джульетта осторожно высвободила чемодан у него из рук, подоткнула одеяло и пожелала спокойной ночи.

Скользнув в собственную холодную постель, она с завистью вспомнила про пылающий в соседней комнате огонь. Легкий намек на весну, забрезживший сегодня утром, опять сменился холодным дыханием зимы. Надо было положить грелку в кровать. В такие стылые ночи хочется, чтобы рядом было другое тело – хотя бы для тепла. Только не этот чех, боже упаси. Джульетта подумала про бедную женщину на фотографии. Наверно, она мертва.

Джульетта очень давно не делила ни с кем постель. Иногда случалось, но этих она считала скорее ошибками, чем любовниками. Постоянного мужчины у нее не было с тех пор, как кончились ее сложные отношения со второй скрипкой Северного оркестра Би-би-си. Он был беженец, еврей, и в войну работал слухачом – подслушивал разговоры немецких военнопленных в Кокфостерсе. Конечно, это сказалось на его душевном здоровье. Тем более что немцы часто говорили о концлагерях.

В обязанности Джульетты входило ездить на гастроли с Северным оркестром, и от этого романа у нее в памяти остался в основном торопливый секс на неудобных одиночных гостиничных кроватях средь мрачных мельниц Сатаны[39]. Она вспомнила, как, выйдя из подземного перехода у железнодорожной станции и обозрев закопченный городской пейзаж, сказала своему любовнику: «Иерусалим». Наверно, поскольку он еврей, слово «Иерусалим» значило для него что-то совершенно другое.

Ей казалось, что, поскольку они оба занимались подслушиванием врага, это должно было их сблизить. Но на самом деле их роман был обречен с самого начала. Оба еще только выздоравливали от войны, и, когда они расстались, Джульетта вздохнула с облегчением.

Но сейчас она по нему скучала. Может, она в самом деле его любила, не догадываясь об этом. А в последнее время она начала бояться ужасного конца – превращения в старую деву. Что, если трансформация уже идет и скоро завершится? Джульетта напомнила себе, что случаются вещи и похуже. Например, когда от тебя ничего не остается, кроме мятой фотографии. Или вообще только имя. И даже, возможно, не твое.

Она вылезла из кровати и открыла гардероб, где стояла пара замшевых сапожек – прочных, на молнии, подбитых овчиной. Они очень выручали Джульетту в тяжелые послевоенные зимы. Из уютного гнездышка – левого сапога – она достала маузер, что вручил ей когда-то Перри Гиббонс. Она держала маузер заряженным, но сейчас ее слегка замутило от прикосновения к ручке, особенно ввиду воскрешения Годфри Тоби. («К сожалению, ее необходимо прикончить».) Джульетта положила пистолет на тумбочку у кровати. Береженого Бог бережет.

Офицером, курировавшим операцию Годфри, был, конечно, Перри. Поначалу. Но он уволился из Секретной службы в 1940 году, и после этого Джульетта его почти не видела. Сейчас он писал книги и читал лекции о природе. «Путеводитель по британским лесам» для детей, например. Эту книгу Джульетта прочитала, сделав над собой усилие ради дружбы, – впрочем, к тому времени они давно перестали быть друзьями (если вообще когда-либо ими были). Он часто выступал в передаче «Детский час», где его прозвали «мистер Натуралист».

На тумбочке у кровати стоял маленький транзисторный приемник «Филетта», и Джульетта включила его – очень тихо, чтобы не разбудить гостя. Как и многих британцев, Джульетту перед сном убаюкивал прогноз погоды для судоходства. «Викинг, северная Утсира, южная Утсира, Фортис, в Утсирах сначала южный три-четыре, потом циклонический пять-шесть, переходящий в западный или юго-западный четыре-пять, дождь, затем кратковременные дожди, хорошая»[40]. Когда монотонный голос дошел до Исландии, Джульетта уже крепко спала. И снилось ей не судоходство и не погода в море, а Годфри Тоби. Она шла под руку с ним в парке в сумерках и, повернувшись к нему, увидела, что на месте лица у него черная дыра. Несмотря на этот изъян, он заговорил: «К сожалению, ее необходимо прикончить».