Кожу Дейва покалывало. Взгляд скользил из стороны в сторону. Зрение обострилось, слух сделался до предела тонким. Он принюхался и почувствовал запах — он готов был в этом поклясться — ручейков пота, стекающих по щекам его невидимого врага.

Охотник.

О господи, он никогда не чувствовал себя настолько живым!

Наблюдатель вошел в поле зрения; его силуэт вырисовался на фоне окна. Дейв прицелился. Руки его не дрожали. Мишень была пяти футов пяти дюймов в высоту, худощавая. Дейв прицелился в середину корпуса. В руках у мишени была штурмовая винтовка М16А1. На мишени была бейсболка. Из-под бейсболки спускались длинные волосы. Это была женщина.

Сразу после иракской войны 1991 года повсюду — и в кабинетах «Сентерекса» тоже — шли оживленные дебаты о роли женщины в боевых действиях. Следует ли женщинам воевать? Следует ли им убивать? Как это будет воздействовать на мужчин — если плечом к плечу с ними будут сражаться женщины? Как станут реагировать враги? Дэвид Эллиот не защищал никакое из мнений, отказывался принимать участие в спорах, делал вид, что его эта тема совершенно не интересует, и пытался от нее уйти. Вьетнамский опыт научил его, что женщины-солдаты так же смертоносны, как и мужчины. Точно так же ни один из известных ему солдат ни на секунду не останавливался, чтобы задуматься над половой принадлежностью стреляющего в него врага.

Женщина не повернула. Она прошла мимо, медленно обходя в очередной раз коридор: скучающий солдат на нудном дежурстве. Ее шаги затихали. Вскоре она ушла.

Дейв скрипнул зубами. Он чуть не убил ее — просто так, удовольствия ради.

«Может, хватит с нас заявлений о себе на сегодняшнюю ночь?»

Эта история превращала его в нечто такое, чем Дейв быть не хотел. Это возвращало его на двадцать пять лет назад. Тогда он едва не перешагнул границу. Теперь он снова был близок к этому.

«Рэнсом продолжает твердить, что ты по-прежнему один из них, что ты слеплен из того же теста».

Дейв покачал головой. Он не собирался позволять им сделать с ним это. Слишком уж высока цена. Он помнил эту цену. Он помнил, какие мука и отчаяние были написаны на лице Мамбы Джека Крютера, когда Джек понял, что́ он сделал; когда осознал, что зашел туда, откуда возврата нет.

«Ладно, приятель, не кипятись. Ты уже знаешь, что́ собираешься найти, так что давай побыстрее управимся с этим и свалим отсюда».

Дейв нахмурился. Он не знал, что́ собирается найти.

«Еще как знаешь!»

Он пересек холл, свернул в коридор, в котором были расположены лаборатории, и прошел мимо лаборатории номер один. Та, как и все прочие помещения в здании, была полностью опустошена.

«Лаборатория номер один тут ни при чем. Хватит притворяться, будто ты до сих пор не понимаешь, в чем дело».

Лаборатория номер два пребывала точно в таком же состоянии. Равно как и лаборатории номер три и номер четыре.

Лаборатория номер пять.

Даже дверь и та исчезла. Они не только вынесли из лаборатории номер пять всю мебель и оборудование — они даже дверь сняли. А внутри…

Линолеум был содран. Подвесной потолок демонтирован. По стенам, потолочным перекрытиям и бетонному полу прошлись огнеметом. Они простерилизовали каждый дюйм штукатурки, стали и бетона огнем. В лаборатории номер пять не могло уцелеть ничто — ни муха, ни блоха, ни микроорганизм.

Дэвид Эллиот сложился пополам и упал на колени. Его стошнило — второй раз за сегодня.

Рэнсом был прав: Дейв собирался вернуться обратно. У него не было выбора. Ему необходимо было увидеть папку с наклейкой «Локьер», папку из шкафа Берни, хранящую тайну: почему Берни и все остальные желали смерти Дэвида Эллиота.

Он снова был на лонг-айлендской скоростной трассе — гнал машину к Нью-Йорку. Арендованный автомобиль подвывал от перегрузки. Спидометр показывал восемьдесят пять миль в час. Это был предел возможностей машины. Еще чуть-чуть — и она просто взорвется. Дейв проклинал «Хёрц» и корейскую автомобильную промышленность.

И еще он проклинал Берни Леви. Теперь он знал, что́ сделал Берни, по крайней мере в общих чертах. Знал, потому что Скотт Тэтчер сказал ему об этом.

Это было полтора года назад. Скотт и его жена Оливия пригласили Дейва и Хелен на ужин в свое пристанище, Саттон-плейс.

Вечерние приемы, которые устраивали Тэтчеры по вторникам, вошли в легенду. Никогда нельзя было заранее угадать, кто еще окажется среди гостей. Прибывшие с визитом главы государств, умудренные жизнью политические мужи, артисты, писатели, музыканты, даже цирковая труппа — Тэтчер принимал у себя их всех. Во всяком случае, тех, кто был интересен.

Тем вечером за столом собрались пять пар: сами Тэтчеры, Эллиоты, прозаик, с которым в последнее время много носились, его любовница, студентка последнего курса, сенатор от одного из западных штатов с супругой и Майк и Луиза Эш, сотрудники корпорации Тэтчера, женатые и воюющие между собою, как могут воевать лишь сильно влюбленные люди.

Ужин завершился. Прислуга убрала со стола. Тэтчер встал и прошел к буфету. Он извлек оттуда бутылку портвейна «Фонсека» и коробку из черного дерева. Скотт поставил и то и другое на обеденный стол и открыл коробку.

— Кто-нибудь будет сигары?

Женщины спаслись бегством.

Тэтчер извлек из коробки длинную коричневую «Монте-Карло». Он срезал кончик сигары складным ножом, прикурил от спички и ухмыльнулся по-лисьи.

— Вот последнее оружие, оставшееся у мужчин, джентльмены.

Изо рта у него медленно выкатилось облачко сизого дыма. Тэтчер передал коробку сигар Майку Эшу.

— Все прочее наше оружие потерпело поражение, наши военные хитрости пошли прахом, наши доспехи пробиты. Остались лишь сигары, последнее потрепанное знамя мужчин, все еще реющее над полем, захваченным амазонками.

Эш тоже закурил сигару — и передал ящичек сенатору.

— Если бы Джастина была здесь…

— Госпожа Голд, сенатор, неизменно дорога моему капризному сердцу. Она — единственная женщина в мире, способная соперничать со мною в злокозненности. Она занимается моими отношениями с общественностью — а это титанический труд, — и она была бы здесь сегодня вечером, если бы дела не увели ее прочь из города. Прекрасная женщина, способная оценить по достоинству хорошую гаванскую сигару не хуже любого мужчины.

Сенатор отказался от сигары и толчком отправил ящичек через стол, Дейву. Дейв выбрал себе одну и любовно покрутил в пальцах. Хотя он давно уже отказался от сигарет, перед хорошей сигарой устоять не мог.

Прозаик извинился и удалился. Его от сигарного дыма тошнило.

Тэтчер взглянул хитро, на этот раз по-волчьи.