Всего теархов в отряде было шесть, по числу граней Куба, и сейчас они стояли кругом, лицом друг к другу, сложив руки на груди и закрыв глаза. Равномерно падали слова молитвы, и в такт им, точно зверь под ударами плетки, дергался окружающий селение лиловый туман.

– Приготовимся, братья, во имя Владыки-Порядка, – сказал ре Отали, когда из дымки появилась раскоряченная фигура.

Первым спрыгнул с коня, вытащил из ножен меч. Краем глаза отметил, как выстроились по сторонам от командора редары, как тускло сверкнули выставленные клинки.

В отряде не было ни одного оруженосца, ни единого послушника.

Никого, кто мог бы отравиться миазмами Хаоса.

– Ыыыххх… – провыло первым возникшее из тумана существа, поднимая руку с топором.

– Эээххх… – отозвались другие.

Они напоминали людей, эти бывшие крестьяне, но не очень сильно. У многих черная плоть свисала клоками, обнажая кости, некоторые могли похвастаться шевелящимися щупальцами на груди или животе, черным пятном вместо лица.

У одного за спиной трепетало что-то вроде крыльев, а левая рука того, что с топором, напоминала рачью клешню.

– …и разрушить крепости их, обрати во прах нечестивцев… – продолжали голосить служители.

– За дело, братья, во имя Владыки-Порядка, – сказал командор.

Шагнул навстречу первому уроду, ощутил шибанувший в нос запах гнили. Пригнулся, пропуская над собой топор, и ударил, прямо туда, где у человека находится сердце.

Изувеченного Хаосом это не смутило, он даже не пошатнулся. Клешня клацнула у самого лица ре Отали.

Командор отступил в сторону, отмахнулся от второго урода, и принялся за привычную работу – крошить бывших людей на куски, достаточно маленькие, чтобы не представлять опасности.

Меч скрежетал по костям, неохотно рассекал дряблые мышцы, едва не застревая в них, и требовалась вся скорость и сила редара Ордена, чтобы успевать атаковать и не попадаться под чужие удары.

Каждый в отряде знал, что любая царапина от отравленного клинка смертельна.

Обитатели деревни рычали, сипели и хрипели, размахивали вилами, косами и топорами. И падали наземь, один за другим, лишившись ног, рук, головы. Бесформенные обрубки пытались ползти, кисти рук шевелились, челюсти клацали, чтобы вцепиться хоть во что-нибудь…

– …освящено Вседержителем-Порядком! – последнюю строчку молитвы служители выкрикнули в полный голос.

Лиловая хмарь затряслась, как простокваша в бочке, сверху на нее упал светящийся золотом луч. Раздалось шипение, точно на раскаленную сковородку плеснули воды, сверкнула яркая вспышка.

Ре Отали прикрыл глаза рукой, а когда отвел ее, тумана больше не было.

Покосившимися выглядели некогда добротные избы, с почерневших бревен капала черная слизь, на заборах висели уродливые плети, напоминающие водоросли, блестели лужи похожей на смолу воды.

– Теперь огонь, – командор наступил на дергающуюся кисть, услышал хруст костей. – За дело, братья!

Настал черед заводных коней и привязанных на их спинах бочонков, в которых плещется земляное масло. Надо облить им воняющие падалью дома, обрызгать место битвы, где продолжают дергаться, ползать куски тел.

А потом запалить факел.

Пламя взвилось к небесам, роскошное, алое, с желтой оторочкой, соперничая в яркости с тлеющим на западе закатом. Затрещало дерево и ре Отали, как всегда в такой момент, почудился громкий, полный искреннего облегчения крик.

– Да примет их души Владыка-Порядок, – пробормотал командор и осенил себя знаком Куба.

Жест его повторили служители, а за ними и редары.

Утро встретило ветром, скулежом дерущихся на месте битвы шакалов и чернотой в глазах.

– Ты проснулся? – рядом прозвучали легкие, такие знакомые шаги.

– Да, – ответил Хорст, – но лучше бы не просыпался…

Отчаяние жгло сердце не хуже раскаленной стали.

Вчера, в первый момент, он не очень испугался, очутившись в непроглядной тьме. Решил, что это временно, что это от дикого, выматывающего душу напряжения, что вот-вот пройдет…

Как выяснилось, бывший сапожник ошибался.

– Не говори так, во имя Творца-Порядка! – Илна хлюпнула носом.

– Конечно, я погорячился, больше не буду, – Хорст улыбнулся и протянул руку, почти наугад.

Ладонь коснулась гладкой девичьей щеки.

– Пойдем, – дочь редара отстранилась, помогла ему встать. – Пора завтракать.

Ориентироваться только по звукам и запахам было непривычно. Хорст слышал, как потрескивают ветки в костре, мог по сопению определить, где сидит Альфи, но до неистовой боли в сердце, до скрипа зубов хотел все это увидеть…

Или хотя бы просто не спотыкаться, когда под ноги попадается обыкновенная кочка.

– Эх, богы, за что эго так? – негромко, надеясь, что ослепший не услышит, вздохнул холиаст-служитель.

– Сегодня мы расстанемся, – сказал Хорст, получая в руки теплую миску, от которой поднимался запах троки. – Вам – обратно в горы, нам на юг.

– Эслы надо, а могу выдэлыт охрану.

– Чтобы твои парни затем сгинули в степи?

Ели в полном молчании, лишь храпели неподалеку фроны да негромко стучали ложки.

– Пора, – проглотив последний кусок, Хорст поднялся. – Нечего тянуть, клянусь Владыкой-Порядком.

– Как скажэш, – Илне показалось, что в голосе холиаста-служителя прозвучала печаль. – А буду молыт богов, чтобы оны даровалы твоэы душэ мыр.

– Боюсь, что на это даже у богов сил не хватит.

Альфи подвел коня, и маг неуклюже, как ребенок, только обучающийся верховой езде, забрался в седло.

– Ты уверен, что не свалишься? – спросила Илна и тут же пожалела об этом.

– Нет, не уверен, – ответил Хорст и отвернулся.

К их костру по одному и группами начали подходить холиасты, вставали полукольцом, оставляя свободным проход на юг. Когда Альфи вскинул руку в прощальном жесте и фроны сдвинулись с места, один из красноглазых воинов прокричал что-то торжественное.

За ним подал голос, второй, третий, и вскоре завопили все уцелевшие в сражение с исполинами, повторяя одно и то же слово.

– Чего это они делают? – спросила Илна, удивленно оглядываясь.

– Прощаются, – Хорст нервно дернул головой. – Легкого пути желают.

Вопреки опасениям, он держался в седле спокойно, а фрон под магом, словно понимая, что с всадником не все в порядке, бежал ровно, стараясь не отставать от сородичей.

Лагерь горцев скрылся в отдалении, затихли крики. Потянулась всхолмленная степь, но вскоре холмы начали мельчать, превращаться в бугры, затем в кочки, пока не исчезли совсем.