Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, похлопал отца по плечу и попросил его:
— Молчи, не говори о своем сыне матери, — и отправился спать.
Переночевав у родителей, я утром побежал в техникум. Меня тут же наперебой, едва только ступил на порог, принялись поздравлять с рождением первенца и жать наперебой руку. Я представить не мог, откуда им стало известным чисто семейное событие. Однако был доволен. Улыбался, что-то отвечал, порой не впопад. Но никто на это не обращал внимания.
Мне в техникуме не дали расслабиться — тут же отменили все замены, и я был вынужден приступить к занятиям. Кроме своих групп я еще словно по наследству забрал и студентов Олега Анатольевича. Однако, после обеда, я в кабинете завуча, занимавшемся расписанием, наотрез отказался от работы:
— Хоть увольте, — сказал я, — мне необходимо проведать жену. Я отправляюсь в Москву… — солидная дама поняла меня и отпустила.
Я, не сразу поехал в роддом, прежде подготовил машину, она стояла в гараже родительского дома, у себя в микрорайоне если и оставлял ее, то иногда — не хватало мне ночью не спать, выглядывать из окна: на месте или нет, хотя кражи тогда были довольно редки.
В роддом я собирался отправиться вместе с матерью. Для этого мне нужно было за ней заехать на завод. Добравшись до завода, я позвонил матери с проходной. Она не заставила себя долго ждать: тут же пришла.
Я не знал, что необходимо Светлане. Надежда была на мать и не зря — она все сделала как нужно. Я был ей благодарен.
Мы с матерью через медсестру отдали Светлане письмо и небольшую передачу с фруктами, пообщались через окно знаками, рассылая воздушные поцелуи, затем укатили домой. По дороге я спросил у матери:
— А Мария Федоровна и Филипп Григорьевич знают о рождении внука или нет?
— Знают-знают, прибегал Алексей Зоров. Он, в последнее время не в себе, наверное, что-то неладное творится у него в семье, так мы, чтобы его отвлечь, тут же известили о рождении племянника. А уж он, я думаю, рассказал родителям. Такую новость не рассказать — грех.
Мать оказалась права, как только я заглушил у дома мотор, на крыльцо вышли отец и мой тесть. Довольство так и сквозило у них обоих. Филипп Григорьевич подошел с улыбкой ко мне, пожал мне руку, тут же обнял. Я его раньше таким никогда не видел. Не удержавшись, я сказал:
— Ну, вот вы теперь и дедушка!
— Да-да! — ответил он и снова заулыбался.
Мы отправились в дом. Мать тут же бросилась на кухню готовить стол, а отец повел Филиппа Григорьевича в зал — большую комнату для гостей. Я пошел за ними следом. В доме было все, чтобы торжественно отметить рождение внука — моего сына. Вино, водка, коньяк, даже шампанское и то было.
Я побыл в зале всего ничего и вышел, оставив Филиппа Григорьевича с отцом наедине. Для него слова свата всегда имели вес. Тесть часто вызывал отца на откровения, был с ним честен, ничего не скрывал, — говорил, как на духу.
— Не пойму я Филиппа Григорьевича, что он в тебе нашел? — часто я слышал от матери.
— Да ладно тебе, у человека проблема, запутался он, ищет ответ, знает, что делать, но не решается!
Я боялся, что за столом Филипп Григорьевич «надерется», но нет, он вел себя чинно — пил в меру. К концу застолья появился Зоров. Мой отец усадил Алексея за стол и налил бокал шампанского.
— Нет, — отодвинул Зоров бокал, — мне бы сейчас лучше водки. — Отец возражать ни стал и тут же налил ему водки. Пасынок Филиппа Григорьевича чувствовал себя не в духе. Он ни сразу вспомнил, окинув взглядом прекрасно сервированный Любовью Ивановной стол, причину застолья, долго мямлил, прежде чем вытолкнул из себя слова поздравления, а затем резко влил в горло рюмку водки.
Филипп Григорьевич сдержал себя. Я думал он сейчас как врежет кулаком по добротному дубовому столу, затем поднимется и вышвырнет Алексея на улицу, но нет обошлось. Это на него было не похоже.
Мы в тот вечер засиделись. Я не знаю, как долго бы длилось наше торжество, если бы мать не напомнила:
— Завтра, на работу, не забывайте об этом! — а затем спросила непосредственно у свата:
Филипп Григорьевич, вы как? Останетесь у нас?
— Нет-нет, сватьюшка, — а затем добавил: — Кто только сейчас мне сказал, что «завтра на работу?». Так что, надо ехать.
Я тут же вызвался отвезти Филиппа Григорьевича на своем автомобиле домой. Время позднее — машин на дорогах было мало и еще один плюс — за столом я лишь только единожды пригубил шампанского.
Мария Федоровна встретила нас с распростертыми объятиями:
— Ну, наконец то. А я жду-жду. Вас все нет. Я уж думала, вы и не приедете. Рассказывайте, как там Светлана? Как ребенок?
Я был краток. Мария Федоровна все, что ее интересовало, могла узнать и от Филиппа Григорьевича. Моя мать за столом до мельчайших подробностей описала ему состояние Светланы и даже показала от нее записку. Мой тесть взял у нас адрес и сказал, что в ближайшее время обязательно навестить свою дочь и внука.
В больнице Светлана пролежала две недели. Ее выписали только после того, как наш сын стал набирать вес. О дне выписки знал не только я, но и Филипп Григорьевич. Он не задолго до меня побывал у Светланы в больнице.
Процедура выписки была интересна. Я, прежде чем получить завернутый пакетик с сыном, должен был жене вручить цветы, медсестре коробку шоколадных конфет, бутылку коньяка и дать пять рублей. За девочку давали шампанское, коробку шоколадных конфет и три рубля.
Однако ничего этого не произошло — все было иначе: мой тесть опередил меня. Филипп Григорьевич задолго до меня, пока я еще только прикидывал, что и как — нанял такси и вместе с Марией Федоровной примчался в роддом. Там он пока Мария Федоровна толкалась в приемной, ойкала и причитала, выхватил у обмякшей, потерявшей бдительность медсестры своего внука и устремился к такси. Следом за ним Мария Федоровна вывела Светлану.
— А подарки… — запричитала медсестра, но было