— Гони, — закричал Филипп Григорьевич водителю, — гони, я тебе заплачу…

Я не мог понять тестя. На деньги, отданные таксисту сверх — можно было расплатиться с медсестрой.

Филипп Григорьевич хитро улыбался и с азартом долго рассказывал, как он легко, без выкупа забрал внука. Правда, после выяснилось, он не знал ничего про подарки, вернее забыл о них. Слова дочери — она его предупреждала — до него дошли лишь в последний момент — в больнице. И тогда Филипп Григорьевич, взглянув на свои пустые руки, разыграл весь этот спектакль, да еще как — талантливо, что тот маститый с большим опытом режиссер.

Мой тесть часто был оригинален. Порой это его выручало. Его рассказ об одном военном эпизоде мне памятен и сейчас. Никто во взводе не хотел брать себе коня — низкорослого Монгола, а он взял. Однажды, этот самый конь спас ему жизнь. Филипп Григорьевич отправился с товарищами в разведку. Местность была болотистая — торф раньше брали — карьеры кругом. Когда не очень темно было прошли без труда, а назад, взяв «языка», решили возвращаться окружной дорогой и тут вот наткнулись на немцев. Они открыли огонь.

— Монгол, услышав выстрелы, понес, да так быстро, — с зелеными огоньками в глазах говорил Филипп Григорьевич, — что я чуть не свалился. В кромешной темноте он в считанные минуты пересек болото. Не все тогда вернулись. По мне не одну пулю выпустили. Только стреляли над головой — рассчитывали, что конь нормальный, а не коротыш.

Я и подумать не мог, что Филипп Григорьевич с Марией Федоровной отдельно от нас отправятся в роддом. Никто из моих родителей, не рассчитывал. Встретить Светлану с сыном мы готовились торжественно, но не получилось.

Только мы забрались в машину, как вдруг к дому с шиком на полном газу подкатила «Волга». Из нее выскочил мой тесть и закричал, размахивая нам руками. Я какое-то время не понимал и давил на стартер, пытаясь завести автомобиль. Меня остановил отец:

— Андрей, Андрей стой! Взгляни в окно, Светлана уже дома. Никуда ехать не нужно.

Я поднял глаза и увидел, выходящую из такси с белым свертком жену. Тут же все понял, выскочил из «Жигуленка» и побежал навстречу. Она передала мне нашего сына. Я осторожно взял его на руки.

— Не так держишь. Левой рукой снизу, правой сверху, — поправила меня Светлана и заулыбалась. Я тут же исправил положение.

Мы поднялись к нам в квартиру. Меня, Светлану и нашего ребенка не долго держали в напряжении. Отец принес из машины приготовленный для выкупа подарок — шампанское и шоколадные конфеты. Мы отметили рождение нашего сына, и родители тут же оставили нас в покое.

На следующий день также все было тихо. Никто к нам в гости не спешил. Моя жена недоумевала:

— Ну, хоть бы кто-нибудь пришел, посоветовал, что делать, как делать. Я не знаю…

Накормить я его могу, слава Богу, молоко есть, но ведь уже второй день, сыночка нужно купать.

Я уже собирался отправиться за помощью к матери, но вдруг неожиданно к нам в гости завалились Валентина и Виктор Пресновы. Виктор тот ничего не сказал, а вот его жена тут же нас отругала за то, что мы ей ничего не сообщили о рождении ребенка. Не унималась минут пять, говорила и говорила. Я еле остановил ее:

— Ты, — говорю, прежде чем кричать на нас лучше подскажи, как его выкупать. Все у нас есть, ванночка, подставка, череду — траву мы купили в аптеке, но вот представляешь, боимся приступить. Он такой крохотный, взглянешь, страх берет. Вдруг сделаем что-то не так.

Валентина тут же принялась за дело. Она померила температуру в ванной и принялась прогревать помещение. Для этого мы набрали полную емкость горячей воды, а затем слили ее. После эту же операцию проделали еще раз. Валентина на ванну поставила подставку и на нее ванночку для ребенка, накипятила отдельно для нее воды, отстоянной от хлорки, и налила, разбавляя ее холодной. Я крутился рядом с нею, смотрел, запоминал. Не раз я чувствовал ее тугую грудь, меня бросало в дрожь. Она меня не отгоняла, хотя я, конечно, мешал ей.

Урок Валентины мне после пригодился, я помогал Светлане купать сына, без боязни. Она, глядя, как я легко управлялся с мальчиком, просто ахала от страха.

— Не боись! — говорил я, нарочно подобно ее отцу Филиппу Григорьевичу, коверкая язык.

Из родственников нас редко кто навещал. Я не понимал такого невнимания, однако после мать мне сказала:

— Никто так не сближает мужа и жену как ребенок. Правда, это только в том случае, если о нем заботятся и мать, и отец.

Слова Любови Ивановны я принял после того, когда взглянул на Алексея Зорова и Надежду. У них все было по-другому. Наверное, поэтому он себя и чувствовал чужим, не нужным. Я часто видел его у нас дома. Он с удовольствием играл с нашим сыном. Дома у себя эта радость ему была не доступна. Чуть что теща тут же кричала на него:

— Ой-ой-ой! Отойди. Ты же уронишь малютку, положи быстро в кроватку и никогда не трогай! Никогда!

Я недоумевал. Алексей отдалялся от Надежды. Его больше тянуло ко мне и к Светлане — сестре, он часто ездил в поселок, хотя Филипп Григорьевич ему и не нравился, но там у него была мать, баба Паша и еще Людмила, бывшая невеста, которую он однажды потерял. Ему бы с ней жить. Ему бы ребенка от нее, а не от Надежды. Алексей боялся своей дочери, боялся оттого, что, находясь физически рядом, а духовно в стороне, был супругой и тещей от нее отодвинут, и не знал как с нею себя вести, а она требовала к себе внимания. Девочка ходила в школу. Отчего это происходило? Наверное, от нелюбви. Надежда не ждала его из армии. Людмила писала ему письма. Зачем он пожалел Людмилу: катастрофа, в которую парень попал, нарушила его задумки, Алексей сам от нее отказался: решил, что она ждала не калеку, а он калека. Благодаря молодости Зоров поднялся, но уже не был тем, кем был прежде.

Я торопливо бежал с работы домой, мыл руки и брал сыночка на руки. Алексей если находился у нас, с умилением смотрел на меня. Он, не скрывая своих чувств, завидовал мне, завидовал своей сестре Светлане.

16

С рождением на свет сына Максимки мое состояние изменилось: прибавилось хлопот.