в темноте Вайву. И — а может, только померещилось это утомленной неволей, да еще в неверных сумрачных тенях жемайтке? — вроде бы полузаметно подмигнула весело: мол, не бойся, скоро все кончится!Жемайтка оторвалась от работы, поскольку заниматься ей при свете свечи было непросто. Узнав, что тяжела, Вайва немного загодя привычно занялась рукодельем, именно в нем практически полностью прошли последние два года ее жизни, пока она строила приданое к свадьбе с Федором. Только вот совсем не пригодилось оно, осталось на полевом стане в виде части разграбленного и оскверненного налетчиками поезда невесты.Теперь забота была о другом — нужно было начинать заботиться и о том, во что поначалу положить и завернуть, а потом и приодеть, чтобы и красиво, и нестыдно было, маленького Александра — княжна окончательно уверила себя, что обязательно родит сына. Поэтому один угол комнатушки был отведен исключительно под летское, каждодневной обновы, конечно, не получалось, но Вайва упорно трудилась посветлу, чтобы успеть сделать побольше. За дверь она и раньше практически почти не выходила — не пускали особо, так что на недостаток времени на работу жаловаться было грех.Внешне же ничего, казалось бы, не поменялось в ее жизни и вокруг нее после того разговора у Альбрехта. Все так жезанимали в положенный час своипосты на стенах замка и у ворот хмурые орденские воины, по ночам перекрикивались между собой вглядывавшиеся в непроглядную темень часовые. Внадлежащее время открывался доступ внутрь, приходили и уходили обозы, появлялись и пропадали торговые и мастеровые люди, понемного теряющее летний жар солнце тоже, по примеру остальных, вело себя совсем, как обычно, — то есть всходило каждый день и заходило.Так и текла бы и дальше — долго ли, коротко? — в каменной твердыне размеренная, устоявшаяся, казалось, за последний век жизнь. Как вдруг еще через седьмицупосле мрачныъ дорпатских известий запели тревожно на стенах Кенигсбергского замка немецкие трубы: княжич Полоцкий Федор с ратью за женой Вайвой явился...Мог бы предметно поговорить Внуков с разносчиками таких слухов о чистоте родного языка: любому военному с курсантских времен, так как он человек здравомыслящий и мыслящий строго научно — то есть по уставу, строго известно: являются только черти. А вот военнослужащие — таковым себя Андрей считал по-прежнему, просто обстоятельства несколько изменились у его командировки — так вот военнослужащие являются .К чертям же майор явно точно не относился, хотя и готовился явиться в Кенигсбергский замок в дыму и пламени...

Глава 14

в которой наконец-то кончается хитрым и неожиданным образом жизнь Пелюши, «герцога литовского», а в Кенигсбергском замке происходит короткая кровавая развязка

Вот и настал для истомившегося в неволе Пелюши последний день жизни, впрочем, сам «герцог литовский» о том пока не ведал. Надо сказать, что содержали его после захвата и пленения, которых князек не помнил совершенно, как ни бейся, в условиях, пожалуй что и получше Вайвиных. Местом пребывания для него был выбран один из стоящих поблизости от Полоцка монастырей, а в сторожа определена тройка-троица выделенных епископом Симеоном иноков. Были они со Сквайбутисом строги, но претензий на них узник высказывать и не думал: во-первых, некому, во-вторых... Хватало, впрочем, и пункта предыдущего, первого.

Сейчас Пелюша трясся на санях в ближайших окрестностях Кенигсбергского замка, этими местами он уже ранее проезжал. С трех сторон от князька сидели молчаливые фигуры в черных рясах, между ними от самого Полоцка стоял непривычного вида — благодаря незнакомым завязкам — мешок, который при отъезде княжич запретил трогать, тем более перевертывать, ронять или бросать категорически.

Андрей перед тем в очередной раз послушалпредложения Данилы и решил поступить по-своему. Он уготовил князьку последнюю в его беспутной и нелепой в общем жизни шутку — должен был стать Пелюша своеобразным ключом-отмычкой для Орденской твердыни. Ради такого Внуков вспомнил как давно вызубренные пособия по минно-взрывному делу, так и гулявшую когда-то по Интернету «Поваренную книгу анархиста», где при общей одиозности встречались отдельные очень даже полезные страницы.

Приготовить взрывчатый состав из природных компонентов даже в малознакомой местности в силах любой подготовленный диверсант. Андрей был прошлой жизнью не просто подготовлен, он был Мастером. Оттого и появилось на свет после двух дней поисков по окрестным болотам и по дворам полоцких обитателей вполне оригинальное взрывное устройство, за которое сам Внуков, если б принимал экзамен, поставил бы твердую пятерку с маленьким минусом; минус конкретно за то, что не понадобилось сочинять из подручных материалов также и пригодный для специфической придумки запал.

Просто когда Андрей переодевался впервые в действительно княжичью одежду на могиле только что схороненного настоящего Федора, то нашел, опустошая свои вполне бездонные карманы, кармашки и тайнички, достойную пару из миниатюрных передатчика и приемника, что мог послужить и нужным в моменте детонатором, завалившуюся туда — ну кто уже усмехается с ироничным видом? совершенно, конечно, случайно, никаких вам тут роялей в кустах, — кто бы сомневался!

Теперь задуманное оставалось только достойно исполнить. О том, что замок возьмут, в принципе, легко — не переживал нисколько, благо еще до похода к Юрьеву начал готовить особо по своей методике и составленным — пусть и на коленке в буквальном смысле — крокам внутреннего устройства твердыни Тевтонского Ордена три десятка отобранных по понятным только ему критериям молодых парней, отсеяв их от остальной рати.

Отдельная роль отводилась в плане Андрея Товтивилу, который собрал в условленном месте обещанную из Литовского края подмогу, способную в нужное Внукову время выполнить свое основное предназначение — рассеять внимание противника и отвлечь его от вероятного направления действительно главного удара...