правящим западнее стихийно (стихийно ли?) образовавшегося театра военных действий (как сказал бы Внуков), отправились целые посольства, запрашивая не только незамедлительную и крепкую подмогу, но и за советом, что и как в принципе можно делать с этой внезапно возникшей на болотах и в лесах Северо-Западной Руси новой силой, обладающей к тому же, судя по всему, невиданным по прежним временам духом.

В моменте здешние подразделения Ордена могли выставить до пяти тысяч тяжеловооруженных рыцарей (с их оружными, считай, около тридцати тысяч войска), датчане в Эстляндии располагали примерно тем же числом, если выбрать всех до ближнего к новогородцам и псковичам поста. Силы немалые, даже по местным масштабам огромные! Но сразу же возникали вопросы — где искать реченного выше княжича, в Полоцке или еще где, да и удастся ли еще навязать Чудскому генеральное сражение?

А ну как тот, пользуясь удивительной — и не разгаданной никем пока! — скоростью перемещения своей рати, начнет бить отдельные, только движущиеся к месту общего сбора войска союзников поодиночке, по частям? Не лучше ли тогда закрыться в оставшихся пока без русичского пригляда — а оставшихся ли таковымина деле? — укреплениях и городах в силах тяжких и ждать, уповая на Господа нашего Иисуса Христа, своей участи?

Так бурлила та местность, которую назовут много позже Прибалтикой, да и назовут ли теперь, учитывая, в какую сторону начала поворачивать история! А Андрей-Федор с Вайвой уже месяц обитали на затерянной среди лесных болот старой отцовой охотничьей заимке, куда отправились сразу после возвращения в Полоцк, православного венчания и так отставшего по времени окончания свадебных торжеств, совпавших на этот раз еще и с величанием воинских побед Чудского (нет, не добавили к прозвищу славному пока еще и «Кенигсбергского», хотя вроде как все и намекало!), получив в дорогу особое благословение епископа Полоцкого Симеона.

Теперь только самому святителю, да родителям Федора было известно, где искать княжича в случае крайней нужды — а в том, что такая нужда нагрянет, и очень скоро, не сомневался никто ни на земле Полоцкой, ни среди литовских племен. Лишь Миндовг все еще продолжал хранить загадочное молчание, но хорошо знавший повадки дяди Товтивил рассудил, что нужен хотя бы один новый успешный шаг, чтобы владетель Литовского края окончательно убедился, что та сторона, к которой его пока по-доброму пригласили деятельно прислониться, выбрана правильно.

В сопровождение Внуков взял лишь доверенного Данилу Терентьевича, ставшую в одночасье однорукой Бируте, трех рекомендованных Симеоном иноков, пару девок в услужение Варваре-Вайве, да с десяток новообученных молодцов из числа тех, кто Кенигсберг брал. Вот у Андрея, к слову, начались некоторые небольшие проблемы когнитивной, скажем так, природы.

Просто воспитан он был на уже сформировавшейся в его обществе истории. А в ней были и все эти «Спасибо деду за Победу!», «Если надо, повторим!» и многое другое, а среди родственников из числа старших поколений присутствовали и те, кто лично участвовал во время Великой Отечественной войны в штурмовых операциях в Восточной Пруссии. Так что, кто с кого теперь должен брать пример?

Другая проблема была схожей и, по сути дела решенной, но все-таки имела формальнохарактер не только морально-этический, но и представляла, возможно, для кого-то сугубо практический научный интерес. Потому что Варвара-Вайва, в любовь к которой Андрей провалился с того памятного мига, когда впервые увидел ее стремительно несущейся с вершины холма в облаке развевающихся вокруг головы пышных волос, приходилась ему как-никак — да-да, бабкой с непонятным (но можно посчитать) количеством приставок «пра».

А некрофилом Внуков вроде бы как никогда не был, да и Вайва-Радуга таковой — юной и радужно в правильном понимании слова прелестной, — в жизни обыденной и оказалась. Слава Богу, вопрос с сыном и основателем рода Нетшиных Александром можно было считать закрытым — ребенку нужно было только появиться на свет. А остальные дети — почему-то Андрей не сомневался, что их у них с Вайвой будет много детей — ну что же, они тоже будут Нетшиными, а ни в коем случае не Внуковыми, никакого тут вам противоречия.

Тихая жизнь фактически вдвоем в маленьком затерянном в лесу домике — вся свита расселилась отдельно, места на заимке вполне хватало; даже общительная Бируте, заглянув в счастливые глаза подруги, внезапно решила, что ей следует немедленно заняться — тщательно и надолго! — обучением жизни с одной рукой, в чем ей вызвался деятельно помогать Данило.

Кое-кто в Полоцке удивлялся, в том числе и людно, зачем молодому боярину такая обуза, — вон, мол, сколько заневестившихся девушек-красавиц все глаза проглядели в ожидании сватов от знатного жениха! Да только как-то вот не мыслил себя с малолетства Терентьевич мимо княжича Федора и его судьбы, да и проявленная во время сражения в замке отвага Бируте явно произвела на него известное впечатление. Впрочем, что-то загадывать тут было рано, оставим события между этой парой идти своим чередом.

Андрей же почти сразу по заселении на заимку вспомнил из ранее читанного про одного из родоначальников, скажем так, трубадуров Южной Франции — те же примерно времена, те же, не надо придираться! — герцога Вильгельма IXАквитанского,который вроде как на своем щите поместил портрет любовницы и надпись: «По собственному желанию ношу ее на себе во время битвы, как она носит меня на себе