— И будет работать? В любом случае?

— Я надеюсь. Странный вопрос, конечно. Что за случай вы имеете в виду?

— Дальше скрывать от Лены истинное положение вещей я не могу. Произошло еще кое‑что, опасность нарастает. Мне придется на время спрятать подругу.

— Вот даже как? — нахмурился доктор. — И вы боитесь, что стрессовая ситуация может ухудшить состояние Осеневой?

— Боюсь.

— Не более чем, скажем, ваше. Физически Елена абсолютно здорова. Но, если все так сложно, может, лучше оставить ее здесь, у нас?

Видно было, что предложил Павел Матвеевич это исключительно из чувства долга, меньше всего он хотел нянчиться с непослушной пациенткой, и без того выклевавшей своему лечащему врачу печень.

— Нет, не стоит, — улыбнулась Лана. — Я отвезу ее в дом моих родителей, это охраняемая территория, там вполне надежно.

— Разумно! — облегченно выдохнул эскулап. — Ну что ж, пойдемте, я вас провожу.

Ага, провожу. Скорее лично хочу убедиться, что вздорная девица действительно покинула гостеприимные и очень терпеливые (за отдельную плату) стены клиники.

Открывая дверь палаты, в которой ее ждала подруга, Лана предполагала увидеть возмущенную кошку с распушившимся хвостом и услышать разъяренное шипение, но на кровати свернулась клубком очень грустная и несчастная зверюшка.

Она словно не видела вошедших, продолжая смотреть остановившимся взглядом в стену. Лана вопросительно взглянула на доктора, тот пожал плечами и нарочито бодро спросил:

— Вы готовы ехать домой, Леночка? За вами подруга пришла.

— Не готова, — прошептала Леночка, не меняя позы. — С ней не готова. Я сама доберусь.

Понятно. Она все вспомнила. Сама. И теперь старательно накачивает себя обидой, как воздушный шарик — гелием. А объясняться в присутствии пусть и очень любезного, но все же постороннего человека совсем не хочется. К тому же вездесущая медсестричка сегодня дежурит — торчала на посту, Лана видела ее, когда проходила. Но если бы даже не видела, то ментальный пинок в… пусть будет в спину, все равно почувствовала.

— Ну зачем вы так, Лена, — успокаивающе заворковал доктор. — Ланочка ведь действовала исключительно исходя из ваших интересов.

— Вот пусть и дальше исходит, — шарик вот‑вот должен был лопнуть.

— Павел Матвеевич, — Лана повернулась к врачу и улыбнулась, кивая на дверь, — дальше я справлюсь сама, большое вам спасибо за все.

— Не за что, голубушка, не за что. Рад был помочь. Кириллу привет передавайте!

— Обязательно. Думаю, мы с ним к вам еще зайдем, есть кое‑какие вопросы.

— Буду рад, — откланялся доктор. — Всего доброго, Леночка!

— До свидания, — просвистел шарик.

Дверь за эскулапом закрылась, теперь можно было и поговорить. Но вкратце, проверять периодически наличие прослушки не хотелось. А вероятность налипания на дверь новообразования по имени Настя стремилась к девяноста семи процентам.

— Осенева, не бузи, — Лана осмотрелась и, обнаружив, что подруга даже не думала собираться, принялась бросать ее вещи в большой целлофановый пакет. — Так надо было, поверь.

— Не верю. Не может быть причины, по которой надо обманывать друзей так по‑свински. И не надо мне говорить о моем тяжелом состоянии!

— Не буду. Потому что не оно определило тактику поведения.

— Не оно? — Шарик слегка изменил позу, сев вполоборота. Но на подругу по‑прежнему не смотрел. — Тогда зачем?

— Ленка, я все тебе объясню, но в машине.

— Почему не здесь?

— Потому что здесь двери имеют большие розовые уши.

Из коридора послышалось фырканье, а потом — цокот каблучков.

— А, Ковалева, — шарик слегка сдулся, проступили черты лица Осеневой. — Она все пыталась выведать у меня о ваших отношениях с Кириллом.

— И как? Выведала?

— Боюсь, услышанное спровоцировало у девицы приступ изжоги. Ланка, что происходит?

— Дикость происходит совершеннейшая. Вадим, потом мать Квятковской, потом ты, теперь Кирилл…

— Что?!!

— Этой ночью его пытались убить. Ударили по голове и бросили в котлован с водой.

— Он жив?

— Я же говорю — пытались. И если бы не Тимка, попытка удалась бы.

— А…

— В машине, Ленка, все в машине.

— Я хотела спросить, чем отравили меня? Доктор темнил, ничего толком не объяснил.

— Потому что не мог, слишком уж экзотический случай. Что вспомнила ты?

— Да в том‑то и дело, что ничего такого! Мы обследовали мою квартиру, Кирилл ничего не нашел…

— Нашел, просто не хотел тебя пугать.

— Допустим, но я никак не могу вспомнить, когда и чем могла отравиться так тяжело. Я ведь ела вместе с вами, и ничего больше! Потом мы вышли из квартиры, у меня почему‑то заболела рука, потом — провал. И я очнулась здесь.

— У тебя, дорогуша, в шкафах обнаружился не только грибочек, в платяном сидела «черная вдова».

— Кто сидел?!

— «Черная вдова». Каракурт. Паучиха здоровенная, в общем. Она тебя и укусила.

— Вообще фигня какая‑то, — растерянно проговорила Осенева. — Никто меня не кусал. Хотя… Я укололась обо что‑то, точно! Но совсем легонько, даже крови не было.

— Не укололась. Все, на выход.

В будний день по Москве и так тяжело передвигаться на автомобиле, а уж в обеденное время, в самый‑самый час пик! Сейчас даже слово «передвигаться» пряталось в придорожных кучах мусора, уступив место стыдливому «ползти».

«Ехать», а тем более «мчаться» можно было только за Кольцевой.

Зато времени на разговор было более чем достаточно. Пока «Мазда» телепалась со скоростью два километра в час по перегруженному центру, подруги успели всесторонне обсудить проблему, отчего проблема, будучи особой женского пола, окончательно разозлилась — вот обнаглели, нахалки, обсуждать даму в ее присутствии! — и приобрела совсем уж гнусные очертания.

— Нет, но это просто невозможно! — пристукнула кулачком по колену Осенева. — Борька? Веничек?! Нелька?!! Кто‑то из них — подвинувшийся псих?

— Да, поверить в это сложно, но это, увы, так, — Лана сосредоточенно следила за еле ползущим впереди «мерсиком», опасаясь въехать в его надменный зад. — Знаешь, я постоянно думаю о случившемся, пытаясь найти хоть какие‑то причины, заставившие этого типа убивать именно вас.

— И что, нашла?

— По‑моему, да. Но это реально только при одном условии — человек, если его вообще можно так назвать, должен быть законченным психом.