Для поведения крестоносцев был характерен один феномен – почитание мест, что считались святыми для всех религий. Гробницы патриархов в Хевроне[18] с постройками царя Ирода почитались евреями, мусульманами и крестоносцами. Последние даже «повторно обрели» их в 1118 г. Начиная с I в. традиция почитания гробницы царя Давида вышла за пределы горы Сион, и она стала святым местом всех трех религий. Известный еврейский путешественник Беньямин из Туделы рассказал историю о христианах, которые попытались проникнуть в гробницу, и Бог жестоко отомстил им за это. «Пещера льва» напротив Яффских ворот на кладбище каноников храма Гроба Господня (Мамилла) была местом, где персы собирались предать огню христианских мучеников, но чудесным вмешательством льва, который охранял их, они были спасены. В XIII в. ученик великого Нахманидеса рассказал, увы, ту же самую историю, только на место христиан он поставил евреев, а на место персов – христиан! Место близ Акры вблизи «Бычьего источника» (Айн-Бакар), где Адам пахал землю, почиталось представителями всех трех религий. «Зеленая мечеть» – Аль-Кхадра – в Аскалоне стала храмом Святой Девы Марии Катарской. «Пещера Илии» на горе Кармель была почитаема христианами, евреями и мусульманами. Само собой разумеется, что эспланада перед храмом со своими святынями, так же как и Елеонская (Масличная) гора, почитались всеми.

Эти немногие примеры среди множества других не могут служить доказательством синкретичности религий и религиозной терпимости. Такая практика просто отражает непростую историю страны, которая стала колыбелью иудаизма и христианства. Под их объединенным влиянием ислам многое заимствовал у них. Святыни сменили хозяина. Христианство изгнало иудаизм из места его рождения, построив свои церкви и монастыри. Когда пришел ислам, они стали мечетями, а затем крестоносцы снова обратили их в храмы. Мусульмане уничтожали скульптуры, иконы, кресты и мозаики и, как это сделал Саладин после захвата Иеруслима, совершили обряд очищения оскверненных христианами мечетей розовой водой. Христиане закрывали михраб в южной стене мечети и строили алтарь у восточной, переплавляя захваченный металл в колокола. Места, святые для одной религии, оставались такими и для другой, когда та побеждала. Новые верующие брали себе святые писания прежней религии и продолжали молиться в тех же самых местах вместе с теми, кто относился к ним как своим законным наследникам, молясь и надеясь на искупление своих грехов.

Даже несмотря на наше исчерпывающее знание церковной организации, довольно трудно определить роль церковной иерархии и понять значение религиозной жизни в королевстве. Налицо явно выраженная двойственность между официальной и действительной позицией духовенства в жизни государства и общества. Хотя из договоров крестоносцев следовало, что патриарх является одним из двух правителей королевства, и называли его не иначе как «духовным владыкой», в действительности ни один прелат не влиял когда-либо на политику и не играл важной роли в его истории. Имя патриарха, как и повсюду в Европе, стояло первым в списке тех, кто участвовал в работе государственного совета и присутствовал на официальных церемониях, и подпись его тоже стояла первой под международными договорами. Но так было принято в любой христианской стране, что отражало общую концепцию общественного строя, и это не служит доказательством значимости его поста в королевстве.

Латинская церковь на Востоке с самого начала обеспечила себе более важное положение в королевстве, чем церковь в Европе. Тем не менее в королевстве, созданном в большой степени благодаря инициативе папства, которое оставалось его главной опорой на протяжении двухсот лет его существования, роль церкви так и не стала определяющим фактором. Она никогда не представляла интересы какой-либо партии, идеологии или хотя бы группы влияния ради соперничества с монархией и знатью. Казалось бы, напрашивается вывод, что общество крестоносцев было более мирским и менее религиозным, чем современные ему европейские общества. Об этом могли бы свидетельствовать и впечатления большого количества паломников, и обличения епископа Акры Жака де Витри. Однако, если трезво проанализировать все его труды, нам трудно однозначно опровергнуть или принять эту точку зрения. Дело было не в религиозности или отсутствии ее, место церкви в обществе определял тип прелата, который управлял ею и представлял ее.

За единственным исключением – это был архиепископ Тира Вильгельм (Гийом)[19] – среди палестинского духовенства никогда не встречалось выдающихся личностей. Палестинский клир, если сравнить его с клиром таких стран, как Англия, Франция, Германия и Италия в ту же самую эпоху, так и не дал миру ни выдающихся государственных деятелей, ни мыслителей, ни ученых, ни духовных лидеров, типичных для Европы XII–XIII вв. Это может быть отчасти объяснено неблагоприятными условиями, сложившимися в королевстве. К примеру, тем, что оно вело постоянные войны. Но этот ответ, как представляется, не совсем правильный.

Иной подход, возможно, поможет прийти к решению вопроса. Никто из высшего духовенства (и снова за исключением архиепископа Тира) не был уроженцем Святой земли. Высшие эшелоны церковной иерархии рекрутировались исключительно из европейцев. Некоторые папские легаты стали патриархами, а священники-визитаторы были избраны в епископы и настоятели. Страна не произвела на свет своих собственных духовных вождей.

Эта зависимость в священниках от Европы – характерная черта королевства. По всей вероятности, крестоносцы настолько привыкли ждать помощи и руководства от Европы, что приняли за само собой разумеющийся факт, что духовенство приглашалось из-за границы. Возможно, чувство своей неполноценности порождало эту зависимость от Европы. Но нельзя было пожаловаться на отсутствие возможностей или интереса. Множество церквей и монастырей, святые места и другие достопримечательности Святой земли вкупе с богатством церковных учреждений – все это были благоприятные факторы, должным образом не используемые. Здесь и там мы слышим о наставнике, обучающем клириков храма Гроба Господня, об учителе теологии в Акре. Но такие отсылки очень редки, и они не более чем любопытные исключения. Школы при церквах и монастырях, конечно, существовали, но они занимались только начальной подготовкой священников и никогда не становились настоящими школами в средневековом смысле слова. Если ученик отличался одаренностью и хотел продолжать обучение, он следовал примеру архиепископа Вильгельма Тирского, который покинул королевство и 20 лет обучался во Франции и Италии. Само королевство не давало такой возможности способным людям и так и не обзавелось своей богословской школой. Государство крестоносцев, находясь на периферии Европы, оставалось колониальным по своей сути, зависимым от материнского континента в самых сокровенных областях своей духовной жизни.

Очевидная провинциальность местной культуры и тот факт, что в королевстве так и не появилось ни своей школы, ни собственных священников, вполне достаточны для того, чтобы объяснить то незначительное влияние, которым пользовалась церковь и духовенство. Это резко контрастирует с богатством церкви. В описях ее имущества фигурируют сотни деревень, домов, виноградников, торговых мест, сушильных печей, купален. Десятины с различных феодальных доходов, богатые дарения из-за границы и пожертвования паломников постоянно пополняли церковную казну.