отчего печаль, ответить, мол, как же тут не печалиться, когда такое творится. Людей посреди бела дня режут почем зря. Главное – не переиграть. Иначе можно перетянуть на себя все внимание окружающих, а это уже через чур.

Когда на веранде появился грозный полицейский со смешными тараканьими усами, Таня сразу поняла – вот он! Тот самый человек. Лучшей кандидатуры было просто не найти. Во-первых, он представитель закона и должен по обязанности своей ведать про любые непотребства, а во-вторых, рассказ станет для него самой настоящей новостью, ведь он только-только приехал.

Задуманное получилось легко. Даже легче, чем представлялось поначалу. Начальник городской стражи подошел к ней сам, не пришлось изображать необоримое желание напоить его чаем. Да и вздыхать тоже. Довольно было придать лицу выражение грусти. Словом, повезло.

Нужный Ване разговор состоялся, игра продолжалась. Все шло хорошо.

Вдруг барин пришел в неистовство. Он резко поднялся со стула, отшвырнул его сапогом и упер в Ивана Карловича полный холодной ярости взгляд. Ворох непрочитанных записок разом полетел в огонь. Выпрямился и Фальк. В отличие от гневного помещика штаб-ротмистр выглядел совершенно безмятежным. Точно он камень, а не живой человек.

В воздухе повисла напряженная тишина, прерываемая только жужжанием мух, которым, оно понятно, не было до людских страстей никакого дела. Впрочем, безобразная сцена продолжалась не долго.

Дмитрий Афанасьевич сорвал на воротнике тугую пуговицу, дернул подбородком и порывисто удалился внутрь дома.

Сглазила, подумала Таня. Все, видите ли, хорошо. Ну, теперь жди беды.

Глава двадцать вторая

Жалко, не удалось попрощаться с Семёнычем. Он чуть не единственный из всей челяди относился к Татьяне с искренней симпатией. Даже ласково. Всегда привечал, угощал разными вкусностями. Бывало, забежишь к нему в кухню, спросишь, мол, чем это, дяденька Семёныч, так благостно пахнет? Вместо ответа сразу получишь то или иное лакомство. Другой раз и забегать не нужно было, старый повар нарочно что-нибудь оставлял, знал, чем порадовать любимицу-дочку.

Вот и сегодня Танюша птахой влетела во владения доброго кухаря, пощебетала немного, получила в дар все что хотела, а верней сказать, все, что велел Ваня, да и выпорхнула вон, легкомысленно чмокнув дяденьку в сморщенный лоб. Тот ни о чем, конечно, не догадался. Не ведал, что девушка прощалась с ним навсегда.

Нехорошо получилось, не красиво. Но непреклонный петербуржец строго-настрого запретил рассказывать о плане! Даже пальцем погрозил, для острастки. Гляди, дескать, не болтай.

Она и не болтала. Шла себе по каменистой тропинке через сад и тихонечко плакала. Плакать-то ей никто не запрещал. Про то уговора не было.

Стемнело сегодня очень быстро. Когда молодая женщина убирала оставшуюся на веранде посуду, мела сор и протирала до блеска круглобокий самовар, небо было еще темно-серым. Но стоило ей выйти из кухни, как все вокруг налилось царственной чернотой. Ночь обещала быть безлунной.

Это хорошо еще, что служанка наизусть помнила дорогу к старой бане, иначе в этакой темноте ей пришлось бы, мягко говоря, не сладко. Шутка ли, когда не видишь даже пальцев на собственной руке! Потому Татьяна не сразу заметила выросшую из кустов сирени мужскую фигуру. Девушка испуганно вздрогнула и уже собиралась закричать, но вовремя узнала тихий голос Ивана Карловича.

– Спокойно, мадемуазель! Это я, Фальк. Давайте сюда ваши кули, я понесу. Господи, что вы туда положили? Я же говорил, только самое необходимое!

Горничная сразу же перестала бояться и плакать. Мешок с провиантом и личными вещами немедленно перекочевал из рук в руки. Дальше дорога пошла веселей.

– Нешто не самое! А покушать? А платьице? А рукавички? Тулупчик зимний, чулочки, – принялась загибать пальцы Татьяна. – Уж необходимей не бывает! Вот в прошлом году, на Екатеринин день…

– Тихо!..

Иван Карлович зажал женщине рот ладонью. Заговорщики замерли, прижавшись к желтоватой листве садовых яблонь, и друг к другу. Мимо, в каких-то в трех-четырех шагах, прошествовал помещичий конюх. Он дважды чертыхнулся, обдал Фалька и Татьяну, укрывшихся в тени, сивушным перегаром, да был таков. Это и спасло положение. Трезвый обязательно бы их заметил, тем более услышал.

– Говорите тише, – проворчал отставной штаб-ротмистр. – В другой раз так не свезет!

Танюша послушно приглушила голос, сбавив его до свистящего шепота:

– Так вот, на Екатеринин день…

– Да черт бы его побрал!.. – не выдержав, гаркнул Иван Карлович, но тут же спохватился и тоже перешел на шепот. – Извините. Говорю, черт бы его побрал этот ваш Екатеринин день! Вы мне, сударыня, про важное лучше скажите, исполнили вы то, о чем просил? Сказали управляющему, что я спрашивал дорогу на ротонду?

– Сказала.

– И что он? Занервничал?

– Почем я знаю! Наверно, занервничал! Он вообще ужасно нервный…

С минуту Татьяна размышляла, следует ей обижаться на грубияна или нет. Для проформы, конечно, следовало. Но тогда ей пришлось бы надолго умолкнуть, а к молодому барину накопились вопросы. После недолгой борьбы любопытство все-таки взяло верх над гордостью. Решила не обижаться.

– Иван Карлович, для чего вам все это понадобилось?

– Что именно? Что бы вы передали Холоневу мои слова?

– И это тоже. А еще не понятно, зачем было подталкивать кого-то к разговору о ранении Тимоши? Почему вы вообще нам помогаете?

Фальк ответил не сразу.

– Таня, вы умеете хранить секреты?

– Конечно! – не задумываясь, отозвалась девушка. Пожалуй, слишком поспешно. Она сама это почувствовала и ужасно расстроилась, уверившись, что теперь Ваня точно ничего не расскажет.

– Не могу и не стану открывать вам всего. Скажу только, что в усадьбе находится человек, который подбирается к князю Арсентьеву. Я прислан, его остановить.

От изумления служанка даже забыла сделать следующий шаг.

– П-подбирается? К князю? А… кто? Это Холонев, да?

Фальк тихонько рассмеялся и тоже остановился. Куль с пожитками опустился на каменистую тропинку.

– В том-то вся и штуковина, мадемуазель. Если б я только знал! Может и, Холонев. Ведь именно он просил вас следить за мной, верно?

– Откуда вы про это взяли?!

– Не беспокойтесь, сударыня, вы ничем не выдали ни себя, ни "высокое начальство". Здесь нужно винить, скорее, общий уровень конспирации. Разумеется, нетрудно было разгадать и ваше намерение произвести в моей комнате обыск. Отдохнули? Вот и чудно! Пойдемте дальше, осталось совсем немного. Не дай Бог еще кто-нибудь припожалует. Садовник или наш с вами конюх решит проследовать в обратном направлении.

– Зачем?

– Ну, не знаю. По каким-нибудь своим делам. Мало ли дел у конюха?

Татьяна вопреки желанию растянула тонкие губы в улыбке, но, словно устыдившись собственного неуместного веселья, тут же насупилась.

– Я не об этом. Зачем кому-то понадобилось подбираться к барину? Его