грозность, ни один враг им не страшен. Ни холопы помещика, ни управляющий, ни даже сам князь!

– Покажите! – недоверчиво потребовал петербуржец. Он повертел оружие в руках, осмотрел пороховую полку, проверил, легко ли нажимается спусковой крючок. Затем для чего-то примерился левой рукой к отполированному ладонями ложу и попытался удержать ружье на весу. Судя по выражению лица и поджатым губам, осмотром Ваня остался недоволен. Произнесенные вслед за этим слова немедленно подтвердили Танину догадку.

– В порядке-то оно, может, в порядке. Да только куда вам, Ефимов, с ним управиться одной-то рукой. Да еще левой. Нет, это никуда не годится. Признаться, я полагал, что вы располагаете чем-то… короче.

– Сие, господин фехтмейстер, не ваша забота. Ежели оно пристроить ружьишко на кочку, али какую веточку – будьте уверены, не сумлевайтесь – Ефимов не промахнется. Кроме того, имеем и другие возможности.

Щеря желтоватые зубы Тимофей Никифорович скользнул рукой за голенище подвязанного бечевкой сапога. Вытянул тусклую полоску стали – искривленный охотничий нож.

Фальк против воли восхищенно присвистнул:

– Знатная вещица! Молодцом, Ефимов, молодцом.

Танюша подавила зевок. Мальчишки обсуждают и показывают свои игрушки, скучно.

– Хорошо владеете? Или он вам так, колбасу нарезать?

– Надыть, могу и колбасу нарезать, – серьезно ответил Тимофей, – надыть, и… сами понимаете. Коль не верите, спросите у Холонева. Он видел, как управляются с ножом егеря. Я с энтим малюткой завсегда неразлучен, что хирург со скальпелем. Верите, нет?

– Верю-верю! – улыбнулся Фальк. – Откуда у вас этакая прелесть? Небось, трофейный?

Ефимов щелкнул ногтем по лезвию и по комнате пронесся раскатистый басовитый звон.

– Это работа местного кузнеца. О нем на всю округу идет людская молва. Поминают православные Еропку-мастера теплыми словами! Я как в местных краях осел, первым долгом решил справить себе добрый нож. Нельзя охотнику без ножа. Поспрошал мужиков по деревням. Присоветовали обратиться сюда, в усадьбу к князю. К Еропке. Занятное дело, шел к Арсентьеву за одним, нашел другое! Хотя и, признаться, баловства не чаял.

Татьяна притворилась, что сердится. Уперла кулачки в бока и сделалась в эту минуту похожа на большой фарфоровый чайник для заварки.

– Не чаял? Ах, так! А я для тебя, выходит, баловство?!

Иван Карлович громко фыркнул и обвел ладонью обиталище лесного бирюка.

– Получается, явился за делом, да обзавелся наделом?

– А что прикажете делать? – Тимофей недобро прищурился, уставившись в пространство перед собой невидящим взором. – Горыныч сказал, выбирай, мол, Ефимов, ты станешь для барина на арене биться али, может, Татьянка? Скумекал подлюка, про нашу любовь. Заманил в капкан.

Горничная вздрогнула. Так вот они оказывается, о чем тогда говорили. Там, у стен «Колоссеи». Ну, Холонев, ну, негодяй!

– Эх, зря вы меня, Иван Карлович, поранили. Если б я только мог предположить возможность встать лицом к лицу с самим сатрапом… Зарезал бы гадину. Умертвил, как бешеную собаку. Ей-богу, вам говорю! А после бы еще с Володей Холоневым поквитался. На закуску.

– Зарезал! Умертвил! – передразнил несостоявшегося гладиатора петербуржец. – Не будьте так наивны, друг мой. Во-первых, Дмитрий Афанасьевич, будучи потомственным дворянином, с пяти лет обучался фехтованию. Во-вторых, позвольте вам напомнить, что его сиятельство ветеран войны двенадцатого года. Участвуя в Бородинском сражении, он возглавлял двадцать восьмой эскадрон при рейде на итальянскую кавалерийскую бригаду генерала Орнано. Вероятно, вам, сударь мой, того неизвестно, но это была сущая мясорубка. Уж поверьте мне! И вряд ли будет преувеличением сказать, что Арсентьев единственный в усадьбе человек, которого я полагаю серьезным для себя противником. Так-то!

Ефимов недоверчиво пожал плечами и улегся на лавку, подложив здоровую руку под голову. Татьяна немедленно уселась рядом. Вздохнула.

А что если Ваня нарочно ранил Тимошеньку, подумала горничная. Он же сам сказал, что прислан сюда оберегать князя от душегуба. Приехал, догадался о страшных намерениях барина и на всякий случай обезвредил того, с кем ему предстояло сразиться. А теперь вовсе желает нас спровадить из поместья прочь, дабы не путались под ногами. Не мешали нести службу. А что? Очень даже запросто! Не понятно только, кто его сюда направил. Кому в столице пришла дурацкая мысль оберегать князя Арсентьева? И, самое главное, от кого? Почему вообще этот кто-то хочет барина убить? Может, потому, что он в прошлом был важный боевой енарал? Но разве за это убивают?!

Поерзав на жесткой скамеечке, Танюша тряхнула головой, словно отгоняя от себя наваждение, и твердо решила больше о таинственном не думать. Интересная, но короткая шпионская жизнь заканчивалась. Зато с этого часа начиналась другая. Длинная и счастливая. Не о том ли долгими ночами молила она Пресвятую Богородицу.

– Ладно, – сказал Фальк, – время прощаться. На тракт не суйтесь, уходите берегом реки. А того лучше, ступайте прямо по мелководью. Чтобы собаки не взяли ваш след. Впрочем, что я учу ученого. Вы, Ефимов, в своем деле профессионал. Кому лес, а кому дом родной, верно? Берегите Татьяну, она у вас – золото, притом самой высокой пробы.

Кто бы знал, как захотелось Танюше в эту минуту обнять Ивана Карловича. Поблагодарить его… за все! Так, должно быть, выглядит "посланец судьбы". В носу подозрительно защипало. Взгляд подернулся влажной пеленой, в который раз за последние несколько дней. Ей понадобилось немало усилий, дабы усидеть на месте. Девушка упрямо смахнула слезинку, чтоб не мешала в последний раз посмотреть на человека, который явился из ниоткуда. Играючи устроил ее жизнь, и теперь из нее исчезал. Навсегда.

– Засим позвольте откланяться, – словно подслушав мысли молодой служанки, промолвил отставной штаб-ротмистр и улыбнулся. – До свидания, сударыня. Честь имею, Тимофей Никифорович.

– Прощайте, барин! – ответил Ефимов.

Татьяна промолчала. Вот и все, мелькнула в голове неожиданная мысль. Вот и все.

Не успела девушка обмолвиться с дролечкой и словом, как неподалеку вновь послышались шаги. Не иначе, Ваня что-то забыл. Ох, уж эти мужчины! Вечно они все оставляют, а еще пеняют на женскую память.

Она порывисто вскочила со своего неудобного сиденья, потянулась к дверной ручке и вдруг застыла в тревожной неподвижности. В ноздри ударил тяжелый запах, от которого нестерпимо захотелось закашляться. Что это? Неужели, табак? Но ведь барин его совершенно не выносит, потому в усадьбе никто не курит. Кроме…

Батюшки свет!

На пороге бесшумно выросла долговязая фигура станового пристава. Он вынул изо рта клубящуюся голубоватым дымом трубку, пошевелил тараканьими усами и с обманчивым добродушием произнес:

– Ну, ничего без Вебера не могут! За всем нужен догляд-с. Так-так, что тут у нас? Мешки с пожитками, пачка банковских ассигнаций, вижу, даже ружьишко имеется. Одежку вздели, точно для похода. Куда вы, милые мои, собрались? Да еще на ночь