глядя. Удовлетворите любопытство старого полицейского ищейки. Ежели оно вас, конечно, не затруднит-с.

От испуга Таня окончательно утратила дар речи и мелко ступая, попятилась назад. Уткнулась во что-то спиной и затравлено оглянулась. Оказалось, не во что-то, а в кого-то. Ефимов стоял посреди единственной в его импровизированном обиталище комнаты и имел настолько суровый вид, что бедная девушка на мгновение даже усомнилась, кого из двоих мужчин ей больше следует бояться.

Господи, что теперь будет!

Глава двадцать третья

В последнее время Софью Афанасьевну все чаще мучило подозрение, что она становится похожа на свою мать. Чего доброго, еще прослывет такой же чудачкой. Или дочерью чудачки. Пожалуй, это даже хуже, поскольку первое обусловлено собственными заслугами, пусть сомнительными, но зато своими, в то время как второе – в большей степени – результат родства.

Семейную преемственность легко можно было проследить, наблюдая за увлечениями княгини и княжны Арсентьевых. Мать, Мария Акимовна Арсентьева, в девичестве носившая фамилию Щербатова, по младости лет питала неподдельную страсть к лошадям. Говорят, она часами напролет пропадала в конюшне, любила продолжительные верховые прогулки и никогда не жаловалась на усталость. В обществе взахлеб обсуждалась пикантная особенность: барышня не использовала женское седло, отдавая предпочтение практичной мужской посадке. Какое-то время даже имел хождение анекдот, будто Маша Арсентьева небезуспешно осваивает джигитовку.

Теперь, спустя много лет, дочь имела все шансы перещеголять маменьку по части не приличествующих благородным девицам хобби. Софья очень любила это звучное английское слово. Девушку неодолимо влекло оружие. Вот уж ей-богу говорят, яблоко от яблоньки.

Впрочем, не смотря на специфический интерес, Софья Афанасьевна не унаследовала жестокости брата. Оружие не ассоциировалось у нее с убийствами и смертью, а воспринималось скорее, как спортивный инвентарь. Да и сам Митя, по ее глубокому убеждению, изначально не был порочным человеком. Таким его сделала война. Будь она трижды проклята! Трудно поверить, но в действительности нынешний глава рода Арсентьевых – бедный и глубоко несчастный мальчик с искалеченной душой. Достаточно взглянуть ему в глаза и морок тут же исчезнет. Даже странно, почему другие этого не понимают. Наверное, не хотят.

Однажды она попыталась заговорить об этом с Володей, но получила резкую отповедь и отступилась. Софья плохо помнила, что именно ответил ей усадебный приказчик. Что-то про злых от природы людей, поднимающих руку на беззащитных. Про то, что сие никогда не следует списывать на внешние обстоятельства, мол, человек не может стать плохим внезапно и исключительно под влиянием внешних факторов. Он много тогда сказал. Слишком много для того, чтобы простить.

Обо всем этом молодая барыня думала, сидя на скамеечке в ротонде и наблюдая за тем, как Иван Карлович споро разматывает шпаги. Она уговорила петербуржца взять их с собой. Бедняга даже вынужден был вернуться за клинками в свою комнату. Возражать ей он, разумеется, не посмел. Поупрямился немного для виду, а после махнул рукой и умчался исполнять просьбу, оставив ее дожидаться с лошадьми в поросшей ракитой балке. Ничего, пусть побегает, сам же давеча усомнился в ее способности удержать саблю или палаш. В женщинах легко пробудить дух состязательности. Ему следовало это предвидеть.

– Знаете, Фальк, – произнесла Софья Афанасьевна задумчивым тоном, – меня всегда притягивала эта красота.

Отставной штаб-ротмистр на миг оторвался от своего занятия и бросил короткий взгляд на реку. От воды поднимался розоватый утренний туман, создававший ощущение тепла и радости. Тихий плеск волн, монотонности которого позавидовал бы всякий маятник в часовом механизме, погружал разум в мягкую полудрему.

– Красота бывает обманчивой, сударыня. Вода теперь очень холодная, под стать погоде. Я бы не посоветовал вам здесь долго сидеть. Журчание изрядно убаюкивает, притупляет бдительность. Не успеете оглянуться, как простудитесь. Не дай Бог, конечно.

Девушка печально улыбнулась.

– Мерси за заботу, дорогой Иван Карлович. Однако я говорила вовсе не о пейзажах.

– Вот как? А о чем же тогда?

– Об оружии.

Молодому человеку, наконец, удалось справиться с завязками и освободить длинные лезвия от атласа. Те немедленно заискрились в молодых солнечных лучах.

– О шпагах?

– И о них тоже. Боже, как сияют клинки! Вы их чем-то полируете, сударь? – княжна коснулась пальцами прохладной стали. – Мы сразу начнем фехтовать или сперва дадите немного теории? Я знаю, перед практикой всегда следует теория.

– Осторожно, мадемуазель, – предупредил Фальк, – не пораньтесь. Ранение, нанесенное этими малютками, куда опасней, нежели может показаться. Сегодня не будет ни теории, ни, тем более, практики…

– Но вы обещали научить меня самой лучшей обороне!

– Я намерен сдержать свое слово!

Широко улыбаясь, штаб-ротмистр протягивал даме шпагу. Он держал ее рукоятью вперед, сжимая острие двумя пальцами, точно это была легкая вязальная спица, а вовсе не длинное и увесистое оружие.

– Мне снять перчатку, месье?

– Как вам будет угодно, сударыня. Берите, смелей. Нет, так не пойдет! Перехватите рукоять глубже, под самую гарду. Указательный пальчик поместите в кольцо, вот здесь.

– Так?

– Точно так, мадемуазель Софи. Это необходимо для повышения контроля. Ну, что бы верней направлять клинок, понимаете? Ради оптимального баланса. Позвольте, я придержу. Вот так.

Софья Афанасьевна с гимназической старательностью исполнила все, что велел ей фехтмейстер. В эту минуту она и впрямь походила на себя в ученический период. Выбившиеся из-под ажурной шляпки непослушные локоны, рыжие веснушки на загорелых щечках, чуть прикушенный язык – все напоминало в ней ребенка. Маленькую девочку, увлеченную новой игрушкой. С той лишь разницей, что в руках ее теперь была не кукла, а настоящая дуэльная шпага.

Фехтмейстер удовлетворенно отступил на шаг.

– Превосходно! Вы – вылитый Гринёв. Помните, у Пушкина? Готовы? Слушайте меня очень внимательно. Может статься, что прием, который я вам сейчас продемонстрирую, когда-нибудь спасет вам жизнь.

Княжна серьезно кивнула.

До чего же она хороша, подумал Фальк и приказал:

– А теперь рубите меня! Колите! Попытайтесь нанести мне хотя бы один удар.

– Простите?!

– Доверьтесь мне.

– Но… не могу же я…

– Бейте, говорю! Ну!

Девушка вздрогнула от резкого окрика и, зажмурившись, машинально махнула острием в сторону сумасшедшего петербуржца. Она приготовилась услышать хруст пораженного тела, крик боли. Даже успела ужаснуться собственного деяния и… чуть не упала. Лезвие со свистом рассекло воздух в том самом месте, где мгновение назад находился Фальк.

Софья открыла глаза и увидела Ивана Карловича удиравшим от нее во все лопатки по стилизованному английскому лугу. Полы его васильковой визитки потешно трепыхались на ветру, плечи смешно подергивались в такт движениям.

Она растеряно моргнула и неожиданно для себя расхохоталась, оглашая округу звонким жизнерадостным смехом. Высокий звук моментально распространился над водной гладью.

– Это и есть ваш