Адам взглянул на часы. До отлета оставалось еще много времени. Он побрел по улице и нашел массажный салон. Перед входом в шезлонгах сидели юные девушки в коротеньких шортах. Он, еще нетрезвый, остановился перед ними, лукаво улыбаясь.

Адам испытывал страсть к азиатским женщинам. Что-то в них сводило его с ума. Пожалуй, их недоступность. Адам умел кадрить особого сорта женщин. Ее родители должны быть довольно зажиточными, чтобы она понимала всю ценность денег, но при этом их материальное положение должно было оставаться шатким, таким, чтобы им зачастую приходилось тяжело сражаться за свое место под солнцем. Если ее отец испытывал обиду на жизнь и негодовал на весь мир, если сожалел о том, как увядает красота его жены, тем лучше. Когда Адам вошел в пору отрочества, почти все девушки, которых он знал, взрослели, испытывая на себе влияние этой неопределенности, что сформировало особый недостаток их характера: экзистенциальную неуверенность, на которой он научился играть, сочетая в своем поведении лесть и пассивную агрессию. Адам инстинктивно чувствовал в толпе, в компании, на вечеринке женщин, чье прошлое определяло их ожидания от общения с мужчинами. Слишком скромные потребности превращали их в легкую добычу.

Азиатки, однако, были ему недоступны. Они принадлежали к другой культуре. Когда он встречался с ними взглядом, азиатки отводили глаза в сторону, делая вид, что вообще не замечают его внимания. Адам не знал, где искать трещины в их напускной невозмутимости, есть ли шрамы на их эго. Они никогда не будут ему принадлежать. Пожалуй, именно поэтому, когда он давал волю своим фантазиям, его неудержимо тянуло к азиаткам.

В приемной он заплатил за час. Его проводили через тускло освещенную просторную комнату и оставили одного. Он должен был раздеться и лечь на массажный стол. Адам снял рубашку и джинсы, стащил с запястья часы – довольно обшарпанный «Ролекс» с автоматическим заводом, который дед вывез, не задекларировав, из Старого Света и преподнес внуку, передавая ему бразды правления компанией. Адам принял душ, смывая пот и злость, оставшиеся на его теле после посещения бара. Потом он, взгромоздившись на массажный стол, лег на живот и постарался расслабиться. Однако вскоре, несмотря на умиротворяющую музыку, заполнившую помещение, Адам начал испытывать нетерпение. Когда же в комнату вошла красивая уроженка Бали и начала делать ему вполне профессиональный массаж, он ощутил легкое разочарование.

Если говорить начистоту, Адам не особенно ценил массаж. Единственное, что ему требовалось, – облегчение, даримое рукой массажистки в самом конце. По мере того как он возбуждался, а массажистка притворялась, что этого не замечает, Адам начал чувствовать себя неуютно и все больше злился.

Обман, помимо прочего, выражался в том, что массажистка выискивала каждый его изношенный сустав и напряженную мышцу. Казалось, что она занимается скучнейшим перечислением всего того, чего он лишился с уходом юности.

Те части его «я», которые считали себя вечно молодыми, неистово протестовали, но особенно – недавно ушибленная рука. Когда Адам перевернулся, массажистка занялась его торсом. Он сознавал, что рельеф под его майкой, который неплохо выглядел, когда он качал пресс и мышцы груди в спортзале, при ближайшем рассмотрении оказывался слоем жира, неприятно скользившим под кожей. Под прикосновениями деловитых безучастных пальчиков массажистки его эрекция увяла, а настроение упало.

Выйдя из приемной, Адам поймал такси, которое отвезло его в аэропорт Денпасара, откуда он намеревался лететь обратно к семье. Стоя в очереди на посадку, Адам вспомнил, что забыл часы своего деда в душе. Слава богу, он нашел их на месте после сумасшедшей гонки на такси в час пик. Когда Адам вернулся в аэропорт, оказалось, что отлет самолета каким-то чудом задержали. Наконец-то ему хоть в чем-то повезло! Взобравшись на борт, Адам уселся в свое кресло и задремал. Его багаж с телефоном находился в это время в грузовом отсеке у него под ногами.

Мобильный телефон Адама звонил и звонил, но никто не отвечал. Тесс оставила голосовое сообщение: «Где ты? Ты должен вернуться домой. Ты должен немедленно вернуться домой». Прошел час… другой… Никакого ответа. Она оставила еще одно сообщение, злобно крича то ли в телефон, то ли самой себе: «Аркадий болен, и я не знаю, что делать».

Она начала названивать членам своей семьи. Никто не ответил. Тесс оставляла голосовые сообщения. Она ругалась, проклинала придурков на чем свет стоит, сначала громко, затем полушепотом, когда поняла, что ее возгласы беспокоят Аркадия. После случившегося в демонстрационной комнате припадка Тесс отвезла старика домой и уложила в постель. Она не знала, что еще делать.

Ее рука то и дело тянулась к телефону, желая набрать номер скорой помощи, но Тесс всякий раз себя останавливала. Интуиция подсказывала ей, что если Аркадий сейчас попадет в больницу, то оттуда он уже не выйдет.

Вместо этого Тесс уселась возле постели больного и долгие часы наблюдала за ним, беспомощная и испуганная. А еще она злилась, злилась сильнее, чем когда-либо прежде за всю свою жизнь. Это была жгучая злоба, лишающая ее способности действовать рационально. Она клубилась вокруг. Из-за этого гнева дыхание Тесс стало учащенным, прерывистым. Тесс на самом деле казалось, что ее взор застилает красная пелена. Раньше она считала, что это лишь образное выражение. Красный туман обволакивал ее. Мир казался похожим на нечеткую картинку в телевизоре, страдающем от помех. Впервые до сознания Тесс дошло, что она понятия не имеет, где ее муж, где, ради всего святого в мире, он может быть и что делает. Так или иначе, Адам сейчас наверняка занят какой-то ерундой. А еще Тесс ненавидела его, по-настоящему ненавидела, всеми фибрами своей души. Нет, не на такую жизнь она подписывалась.

Вскоре после свадьбы Тесс осознала, что всякий, кто утверждает, будто брак зиждется на компромиссе, – идиот. Брак зиждется на терпении. Тесс знала, что для большинства современный брак представляет собой искусство выборочной слепоты.

Многое, едва ли не все из того, что делал Адам, выводило Тесс из себя. Ел муж, словно бездомный котенок, широко открывая рот, скрежеща коренными зубами и щелкая челюстью. Компанией, а косвенно и ее жизнью, Адам управлял, как краденой машиной, беспечно гоняя ее куда попало, оставляя за собой цепочку нарушенных обещаний, нелепых инициатив и раздраженных служащих, а ей приходилось за ним прибирать. А еще Адам был полнейшим, совершеннейшим эгоистом, самолюбивым до такой степени, что Тесс иногда подозревала, что муж не понимает: другие люди тоже живут своей жизнью, страдают от собственных тревог, они не игрушки, которые можно, поломав, выбросить.

Все эти годы, когда ей казалось, что она достигла пределов своего терпения, столкнувшись с невежеством и некомпетентностью мужа, Адам сглаживал ситуацию необычайной ласковостью. Он дарил ей что-нибудь, либо резервировал в ее любимом ресторане столик для нее и подруги, либо, что случалось реже, извинялся и признавал, что она была права в споре с ним из-за разных подходов к ведению бизнеса.

Впрочем, чем дольше она терпела, тем яснее для нее становилось, как на самом деле обстоят дела. Вступая в брак, Тесс точно знала, чего от него ожидает. Она понимала, что легко не будет, но Тесс не имела даже приблизительного понятия о том, насколько будет тяжело. А еще лучшим ее другом стал не муж, а, как ни парадоксально, его дед, духовная связь с которым стала всепоглощающей и весьма захватывающей. Аркадий был первым человеком в ее жизни, который заботился о ее интересах больше, чем о собственных. Прежде, до того как Тесс столкнулась с подобным обращением, она даже не подозревала, как не хватает ей такого отношения.