– Господи… – смущенно произнесла Тесс. – Извините. Мы не знали, что вы дома. Господи! Вы, наверное, решили, что мы идиоты, препирающиеся из-за пустяков… по сравнению со всем, что вы пережили…

Аркадий расхохотался.

– Печаль есть печаль. Странной особенностью характера среднего австралийца, как по мне, является то, что вы сделали страдание национальным видом спорта. У австралийца – католическое сердце и протестантская голова. Именно поэтому вы до сих пор, даже по прошествии стольких лет, понятия не имеете, кто вы такие. Только протестантская глупость заставляет вас думать, что вы можете быть несчастнее русского. Ступай и помирись с мужем. Живите полной жизнью. Обещай, что сделаешь это ради меня. Страдания подождут.

Тесс улыбнулась, вспоминая об этом, и вернулась к больному. Комната утопала во тьме и тишине. Даже не дойдя до постели Аркадия, не пощупав ему пульс и не прислушиваясь, дышит ли он, Тесс поняла, что он умер. Зажмурившись, она постояла так несколько секунд, а затем вновь приподняла веки. В комнате ничего не изменилось. Казалось странным, что мир продолжает вращаться, безразличный к его смерти.

Тесс скользнула на кровать подле Аркадия, легла рядом с ним и натянула на них обоих стеганое одеяло, чтобы было уютнее. Под ним царила идеальная тьма. Засунув ладонь старику под рубашку, она провела пальцами по неровностям хирургического шрама, пересекающего его грудь. Тесс вновь попыталась представить, где и при каких обстоятельствах Аркадий его получил, и тотчас же поняла, что никогда этого теперь не узнает. В комнате появился затхлый запах, но она продолжала лежать, обнимая Аркадия, пока его тело не остыло. Теперь ее пальцы двигались по ледяной коже старика. Как странно чувствовать холод человеческой кожи! Теперь рядом с ней лежал не Аркадий, а холодный труп. Аркадий не был просто куском мяса. Он имел в себе нечто бессмертное, нечто замечательное. Теперь оно стало частью ее самой.

Она еще немного полежала рядом с ним. Что бы ей сейчас ни предстояло сделать, это подождет. Ей надо сейчас побыть с ним.

Однажды зондеркоманда восстала. Лопатами и ломами они обезоружили эсэсовцев и забросили их еще живыми в топки печей. Задействовав черный порох, украденный низведенными до рабского состояния евреями с патронного завода, они взорвали второй и четвертый крематории. Заслышав взрывы, Аркадий оторвался от своих занятий. Он вышел из медицинского барака, желая узнать, что происходит. Стоя в дверном проеме, он видел дым, вздымающийся в небо над тем местом, где располагались газовые камеры. Из труб всегда шел дым, но обычно не такой густой. Послышалась автоматная стрельба… затем защелкали винтовочные выстрелы… взорвались гранаты… Аркадий замер, не зная, стоит ли присоединиться к повстанцам. Он знал, где доктор Пфайфер хранит свой пистолет. Это был его шанс с боем вырваться на свободу, а если не удастся, прихватить с собой нескольких нацистов. Он может спасти жизнь другим заключенным. Он может спасти жизнь детям.

Пока он стоял в нерешительности, появился молодой заключенный, весь седой и окровавленный. Аркадий видел, что пуля угодила ему в живот и прошла навылет, не задев позвоночника. Должно быть, ему было очень больно, но узник концлагеря не выпускал автоматический карабин из рук.

– Где они? – крикнул он Аркадию. – Где врачи?

Тот перевел взгляд с оружия в руках заключенного на электрический забор, за которым простирался березняк. Он мог убежать. Бежать было недалеко. Это вполне ему под силу. Выскочить из двери, броситься налево мимо того места, где расстрельные команды занимались своим делом, где его не так давно пытали, подвесив за руки, а затем перемахнуть через забор. Небольшая полоска земли была присыпана крупным гравием. Казалось, это сделали для того, чтобы люди не пачкали обувь в грязи, но на самом деле гравий обозначал проход по полю, усыпанному крошечными лезвиями, способными располосовать ступни заключенных.

Два ряда колючей проволоки оплетали бетонные столбы, высокие и тонкие, склоняющиеся к Аркадию, подобно истощенным, сломленным людям. Нет, столбы были не намного выше человека. Иногда электричество отключалось. Если взрывы, прозвучавшие со стороны дороги, ведущей в Биркенау, вывели из строя электроснабжение, он сможет выскользнуть из концлагеря и сбежать. Вот только это будет не побег, а всего лишь отсрочка. Столбы не являлись непреодолимой преградой. Настоящие преграды лежали за ними: многие мили, на которых стояли войска, беспредельная безразличная пустошь – бесконечность, могущественная и жестокая. Мир презирает таких, как он. Мир никогда его не примет, как бы война ни закончилась. Здесь он в большей безопасности. Его дом – рядом с Дитером.

– Сюда! – услышал Аркадий собственные слова. – Они там! Иди и убей всех этих сук!

Он указал на солдатскую столовую. Заключенный посмотрел в том направлении, куда указал ему Аркадий, затем снова взглянул на русского. Глаза его сузились, и человек с карабином бросился в сторону хирургического кабинета. Дитер, вышедший из лаборатории патологической анатомии, увидел, кто кричит, увидел заключенного с оружием и понял, что сейчас умрет.

Немец смотрел на ствол карабина, удивленный тем, насколько большим и черным кажется зев дула. Секунды, понадобившейся заключенному для того, чтобы коснуться пальцем спускового крючка, хватило Аркадию, чтобы перехватить парня и повалить его на пол. Карабин выпал из его рук. От удара из дула вылетели несколько пуль и просвистели по комнате, никому не принеся вреда. Заключенный тяжело рухнул сверху на оружие. Аркадий попытался с ним бороться, но в последнее время он очень ослабел, даже не представлял, до какой степени, поэтому парень, несмотря на рану в животе, с легкостью стряхнул его с себя и отпихнул ударом локтя. Схватив карабин, заключенный поднял его, целясь в нацистского врача, но Дитер, вооружившись одной из тяжелых ножек стула, которые Аркадий постепенно превращал в дрейдлы, ударил парня деревяшкой по лицу.

Понадобилось несколько ударов, чтобы тот перестал дергаться. Когда все было кончено, Дитер долго стоял, тяжело дыша, над забрызганным кровью безжизненным телом. Немец выпустил из руки импровизированную дубинку. Она со стуком упала на пол.

– Извини, – сказал Дитер парню. – Прости меня.

Опустившись перед ним на колени, немец попытался нащупать его пульс. Больше ему не подняться.

Аркадий привстал на корточки и, успокаивая, положил руку Дитеру на плечо. Он сказал, что все будет хорошо.

– Он побывал в аду. Он обезумел. Он бы убил тебя, а потом меня.

– Ну да, – произнес немец. – Спасибо.

– Я не позволю им тебя убить, Дитер, – улыбнувшись, произнес русский, а затем повторил слова, которые Дитер постоянно ему повторял по вечерам, пока сам Аркадий сидел на своей койке и вырезал игрушки. – Это не наша война, и она почти закончилась.

Вскоре стрельба прекратилась. Эсэсовцы захватили разрушенные бараки. Воцарилась непродолжительная тишина, пока нацисты клали захваченных ими членов зондеркоманды перед бараками и одного за другим убивали выстрелом в голову. Звуки пальбы эхом разнеслись по концлагерю, но вскоре повсюду, от лаборатории Дитера и до уцелевших крематориев, наблюдалась обычная рабочая суета.