Немудрено, что между писателями и книгопродавцами создавались ненормальные отношения. Литераторы острили, что так как в мире все построено на противоположностях, то и случилось так, что дураки торгуют умом и продают ум на вес[504].

Таковы были, в общих чертах, те условия, в которых предстояло развиваться литературной и издательской деятельности Пушкина.

Издательская деятельность Пушкина в период ссылки

I

В начале 1820 г., еще до ссылки на Юг, Пушкин задумал два отдельных издания своих сочинений: во-первых, собрание стихотворений и, потом, «Руслана и Людмилу». Стихотворения свои Пушкин намеревался печатать, согласно распространенному тогда обыкновению, по подписке. Господство на книжном рынке переводного романа, с одной стороны, и отсутствие профессионализации литературного труда, с другой – обусловливали склонность писателей к собственным изданиям, и юноша Пушкин в данном случае следовал прочно установившемуся обычаю.

Несколько десятков билетов было уже распроданоIV, когда поэт, по собственному признанию, «полупроиграл, полупродал» рукопись Никите Всеволожскому, одному из ближайших друзей своей юности. Выражение «полупроиграл, полупродал»[505] надо понимать, конечно, в том смысле, что рукопись пошла в погашение карточного долга Пушкина, но как скоро она, по взаимному соглашению, была оценена выше суммы, проигранной поэтом, последний дополучил еще за нее от своего партнера. Интересно, что в письме к Я.Н.Толстому, ведшему в 1822 г. переговоры о приобретении рукописи, Пушкин не упоминал о проигрыше, замечая лишь, что обстоятельства принудили его продать свою рукопись Всеволожскому. Отсюда можно заключить, что поэт сам стыдился своего ветреного поступка, стараясь скрыть его от постороннего взора. Однако в откровенном письме к Вяземскому, через два года, он снова признавался, что рукопись свою проиграл.

Так или иначе, но Пушкин за рукопись своих стихотворений получил 1000 руб.V, видимо, навсегда утратив право располагать ею, ибо еще на пятом году после этого происшествия Всеволожский, хотя и не напечатал рукописи, оставался ее безраздельным владельцем. И это, в свою очередь, было явлением обыкновенным. Даже в тех случаях, когда авторы вступали в сделки с книгопродавцами, никакие сроки, на которые покупщик приобретал свое право, не обусловливались.

Таковы были первая торговая операция и первый авторский гонорар Пушкина. Вслед за тем разразившаяся над ним гроза смешала все его карты, и он вынужден был покинуть Петербург, оставив рукопись стихотворений в руках Всеволожского, а поэму «Руслан и Людмила», уже заканчивавшуюся печатанием, поручить попечениям друзей.

Поэма была издана под наблюдением Льва Пушкина и С.А. Соболевского, но фактическим ее издателем оказался Н.И. Гнедич[506], на квартире которого был и склад издания. При этом никаких условий между поэтом и издателем заключено не было, что также являлось естественным в те времена. Писатели, частью за недосугом, частью за отсутствием издательских навыков, обыкновенно предпочитали издание своих произведений передоверять более опытным друзьям, и тогда все коммерческие расчеты предоставлялись на милость издателя.

Такой порядок вещей отнюдь не всегда шел на пользу автора. В частности, Гнедич никак не мог похвалиться добросовестностью в отношении к своим доверителям. Так, еще в 1817 г., издавая «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова, Гнедич заставил поэта принять на себя всю целиком денежную ответственность, на случай неуспеха издания. А когда книга вышла и принесла доход сверх всяких ожиданий, Гнедич, выручив до пятнадцати тысяч, уплатил Батюшкову всего две тысячи.

Таким же образом поступил Гнедич и с юным Пушкиным, тем более что сам поэт был далеко и даже при желании не мог бы вступиться за свои интересы. Поэма не принесла ему почти никакой материальной выгоды. Все издание купил книгопродавец Сленин, но деньги выплачивал по частям и даже книгами. Об отношении к Пушкину его издателя можно судить уже по одному тому, что экземпляр книги, вышедшей в конце июня 1820 г., Гнедич удосужился выслать автору не ранее как через восемь месяцев, и Пушкин свою поэму в печати увидел только 20 марта 1821 г.

По присущему ему в высшей степени чувству деликатности, Пушкин в переписке с Гнедичем ни звуком не обмолвился о недовольстве своем поведением издателя. Напротив того, в первом же письме, по получении долгожданного экземпляра, он нашел еще возможным благодарить Гнедича «за дружбу, за хвалу, за упреки», за «участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня»[507].

Так благородство Пушкина сумело сгладить недобросовестность Гнедича. А тот неожиданную, казалось бы, благодарность обсчитанного им поэта принял, по-видимому, как нечто вполне естественное и закономерное и считал бесспорным свое право на издание новой поэмы Пушкина. Но последний, в действительности, иначе расценил поведение своего друга и в письме к Вяземскому пессимистически заключал: «Меркантильный успех моей прелестницы Людмилы отбивает у меня охоту к изданиям»[508].

Между тем у Гнедича не было оснований жаловаться. Книжка в 142 страницы, в 8-ю долю листа, продавалась по 10 руб., а на веленевой бумаге – по 15 руб. И несмотря на эту баснословно высокую, даже по тем временам, цену, издание было распродано чрезвычайно быстро. В 1828 г., когда «Руслан» вышел вторым тиснением, «Северная пчела» писала по этому поводу: «Первое издание Руслана и Людмилы, раскуплено было очень скоро. Через два года, с трудом и за большую цену можно было достать экземпляры сей Поэмы»[509]. Еще определеннее выражался тогда же «Московский телеграф»: «Руслан и Людмила. явилась в 1820 г. Тогда же она была вся распродана, и давно не было экземпляров ее в продаже. Охотники платили по 25 руб. и принуждены были списывать ее»[510].

Гнедич, однако, не считал нужным держать своего доверителя в курсе дел. Письма к Пушкину друзей этого времени, в том числе и Гнедича, не дошли до нас, но, по нечаянным намекам самого Пушкина, можно судить о том, что и те гроши, которые издатель нашел возможным уделить автору, он платил крайне неохотно, отговариваясь неаккуратностью книгопродавца. Пушкин вынужден был постоянно напоминать Гнедичу о его неписаных обязательствах. «Нельзя ли потревожить Сленина, если он купил остальные экземпляры Руслана»[511], – робко запрашивал издателя автор в конце июня 1822 г., иначе говоря, в то время, как за экземпляр поэмы платили уже по 25 руб. И, видимо, не получая от Гнедича удовлетворительного ответа, через месяц Пушкин обращался снова, но уже не к Гнедичу, а к брату: «Что мой Руслан? Не продается? Не запретила ли его Цензура? Дай знать. Если же Сленин купил его, то где же деньги? А мне в них нужда»[512]. Нужда Пушкина была действительно велика. Тогда же Вяземский писал Ал. Тургеневу: «Кишиневский Пушкин, написал кучу