прелестей. Денег у него ни гроша. Кто в Петербурге заботился о печатании его „Людмилы“? Вся ли она распродана и нельзя ли подумать о втором издании?»[513]

Трудно допустить, чтобы Пушкин мог серьезно сомневаться в успехе книги. Скорее надо предположить, что этим самым он старался не дать почувствовать Гнедичу своего взгляда на его поведение. О том, что «Руслан» хорошо расходится, Пушкин не мог не знать, ибо еще прежде того, в апреле либо в начале мая, Гнедич предлагал ему выпустить второе издание, на что Пушкин, впрочем, отвечал довольно уклончиво[514].

Он теперь хорошо узнал подлинную цену услужливости Гнедича и потому не имел особенного желания возобновлять с ним деловые отношения. В середине мая, задумав печатать новую поэму, «Кавказский пленник», Пушкин предложил ее Н.И. Гречу, издателю «Северной пчелы» и «Сына Отечества». «Хотел было я прислать вам, – писал он Гречу, – отрывок из моего Кавказского пленника, да лень переписывать; хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы? длиною в 80о стихов; стих шириною 4 стопы – разрезано на две песни; дешево отдам, чтоб товар не залежался»[515].

Таким образом, на первых же порах своей литературно-издательской деятельности Пушкин уже стремился изменить каноническим приемам печатания стихотворений, чисто торговые операции с профессионалом-издателем предпочитая собственным изданиям. Приемы эти корнями своими восходили, конечно, к литературному меценатству XVIII века, а ближайшим предшественником имели деятельность писателей-дилетантов, из которых строилась литературная фаланга начала XIX века и которые, не гонясь за материальным успехом, готовы были довольствоваться одною славой.

Сделка с Гречем не состоялась, но Пушкин еще не складывал оружия и вошел в переговоры с петербургскими книгопродавцами, однако и тут, видимо, потерпел поражение. На пути его должна была стать все та же исключительная ограниченность стихотворного рынка, что побуждало книгопродавцев слабо верить в рентабельность поэтических произведений, несмотря на успех «Руслана».

Гнедич между тем разыграл оскорбленную невинность, узнав от Льва Пушкина, что брат его намерен обойтись без него при издании новой своей поэмы[516] «Он прав, – деликатничал Пушкин, отвечая брату на известие о недовольстве Гнедича, – я бы должен был к нему прибегнуть с моей новой поэмой, но у меня шла голова кругом. От него не получал я давно никакого известия; Гречу должно было писать – и при сей верной оказии предложил я ему Пленника. К тому же ни Гнедич со мной, ни я с Гнедичем не будем торговаться и слишком наблюдать каждый свою выгоду, а с Гречем я стал бы бессовестно торговаться, как со всяким брадатым ценителем книжного ума»[517].

Первые строки – естественная дань вежливости, последние – трезвый расчет. Исходя из этого расчета, Пушкин и не спешил отдаваться на милость Гнедича, а предварительно, как выше сказано, еще снесся с петербургскими книгопродавцами. Но и те не сулили ему больших выгод[518]. Тем временем Гнедич всячески воздействовал на Пушкина, аргументируя к его врожденной деликатности, и в конце концов поэт отдал ему новую свою поэму.

Результаты были столь же неблагоприятны для Пушкина, как и при первом опыте. Соглашение с Гнедичем произошло в начале июня, и Пушкин продолжал расшаркиваться перед своим издателем: «От сердца благодарю вас за ваше дружеское попечение. Вы избавили меня от больших хлопот, совершенно обеспечив судьбу Кавказского пленника», – писал он ему вслед за тем, 27 июня, когда поэма уже начала печататься[519].

Но очень скоро Пушкин должен был убедиться в том, что, заодно с хлопотами, Гнедич избавил его и от большей части доходов. Автор получил от издателя 500 руб. ассигнациями и один печатный экземпляр поэмы[520].

Для издателя это предприятие снова оказалось крайне выгодным. Если предположить, что «Кавказский пленник» был напечатан обычным тогда тиражом в 1200 экземпляров[521], то издание его не могло обойтись Гнедичу более 500 руб. Книга же снова продавалась по высокой цене—5 руб. на любскойVI бумаге и 7 руб. на веленевой. Если исходить даже из расчета 5 руб. за экземпляр (относя разницу в ценах на счет книгопродавческой скидки, крайне незначительной в то время), очевидно, что Гнедич заработал на издании до пяти с половиною тысяч и, следовательно, выплатив автору 500 руб., свой труд оценил в пять тысяч.

Должно быть, и Пушкин в своем кишиневском уединении прикинул эти цифры и не мог остаться равнодушен к операциям своего издателя. Правда, он и на сей раз отнесся к нему с традиционной благодарностью, но был крайне возмущен ничтожным вознаграждением. Гнедич перетянул струну и навсегда утратил в лице Пушкина заказчика.

II

Между тем «Кавказский пленник» разошелся очень быстро. В середине 1825 г. Плетнев даже для самого Пушкина не мог разыскать ни одного экземпляра. Но, конечно, «Пленник» распродан был много прежде того. Уже летом 1823 г. Гнедич заговорил о новом издании, однако на сей раз не встретил никакого отклика в Пушкине. «Гнедич хочет купить у меня второе издание Русл. и К. Плен., – сообщал поэт Вяземскому 19 августа, – но timeo DanaosVII, т. е. боюсь, чтоб он со мной не поступил, как прежде. Возьми на себя это 2 издание»[522].

Последнее, впрочем, не состоялось, потому, может быть, что в это время Вяземский был занят печатанием «Бахчисарайского фонтана». Издание откладывалось, а тем временем, в середине следующего, 1824 года, Пушкин извещал Вяземского, что ему предлагают за второе издание «Пленника» 2000 руб., т. е. около 2 руб. 50 коп. за строчку. «Как думаешь, согласиться? – спрашивал он друга. – Третье ведь от нас не ушло»[523]. Разница между гонораром в 500 руб. за первое издание и этой заманчивой суммой была достаточно велика, чтобы вскоре устранить всякие сомнения. Через несколько дней, 13 июня, Пушкин писал брату: «Слушай, душа моя, деньги мне нужны. Продай на год Кавк. Плен. за 2000 рублей…»[524]

Уже современники отмечали колоссальную роль, которую в развитии книжного рынка сыграло последовавшее затем издание «Бахчисарайского фонтана», огромный авторский гонорар и быстрое распространение книги. Исследователи склонны были в баснословном успехе этого издания видеть решающий толчок к профессионализации литературного труда. Это безусловно справедливо. Но успех «Фонтана» не был уже неожиданностью. Он совершенно очевидно предопределялся предшествующими изданиями Пушкина. Двухтысячный гонорар за предположенное второе издание «Кавказского пленника» уже стимулировал постепенный рост как стихотворного рынка, так, вместе с тем, и авторского вознаграждения. В упомянутом письме имеется еще одна весьма любопытная черточка. Рукопись своих стихотворений, как мы видели, Пушкин уступил Всеволожскому в пожизненное владение. В отношении «Руслана» и «Пленника» он поступил уже осторожнее, ограничив права издателя одним только изданием. Теперь же Пушкин намеревался, сверх того, ограничить