Переулок, заполненный прохладной тенью, узкий, безлюдный.

Поворот за угол.

Городской шум отдаляется, превращается в однообразный гул, в котором не различить уже отдельных голосов, не разобрать ни единого слова.

Стесненное пространство между двумя близко поставленными домами, рукотворное ущелье с гладкими стенами с нависающими высоко над головой черепичными козырьками покатых крыш. Полоска пронзительно-голубого неба резко контрастировала с кажущимися черными острыми краями карнизов, сгустившаяся тень окутала невесомым холодком, призрачными объятиями.

Ладонь фаэриэ на моем плече тяжелеет, становится жесткой, неуютной, холодной. Человеческий облик слетел с Рея, как иссушенная солнцем шелуха, как ставшая ненужной маска, движения стали плавными, текучими – и при этом резкими, как удар меча. Тихий шорох лезвия о ножны, жар и холод, обдавшие лицо неприятной волной, – и тяжелый охотничий нож из хладного железа со звоном вошел в щель каменной кладки, затрепетал, задрожал, как тонкая ветка под порывами ветра.

Я вздрогнула, а Рейалл одним резким движением прижал меня к стене так, что проклятый металл оказался в ладони от моей щеки.

– И зачем это представление с оружием? – тихо, почти шепотом пробормотала я, стараясь смотреть в спокойное невозмутимое лицо своего спутника, в глазах которого мне чудились отблески молний.

– Затем, маленькая моя ши-дани, что я очень хочу задать тебе несколько весьма интересующих меня вопросов и надеюсь, что хотя бы близость холодного железа не позволит тебе увильнуть от ответов. Начнем, пожалуй, с самого легкого и простого – откуда в твоих волосах появился талый снег посреди лета?

– Это… своего рода напоминание, – выдавила я, отведя взгляд и тупо уставившись на воротник светло-серой рубашки Рея.

– Напоминание о чем, дорогая? Или мне стоит спросить «О ком?» Мне только кажется или ты в самом деле слишком часто зовешь своего знакомого? – Голос фаэриэ упал до шепота, почти интимного, оглаживающего щеку словно меховой рукавичкой. Невольно вспомнилось ощущение жесткой волчьей шкуры под пальцами, мех с которой скатился как вода, обнажив крепкую мужскую грудь, под которой глухо, часто билось сердце.

– Какая тебе разница, кого я вспоминаю и о ком думаю?

– Неправильный ответ, Фиорэ.

Рей встряхнул меня, развернул и почти ткнул лицом в неподвижно застывший в каменной кладке нож. Я зажмурилась, боясь даже отвернуться, чтобы широкое светлое лезвие не коснулось моей щеки.

– Видишь ли, я не просто так интересуюсь. Мне не нравится, когда слишком часто призывают зимнюю стужу и волчий вой, не отдавая себе отчет в том, что на зов рано или поздно являются. И мне очень хочется знать, кто явится на твой зов в окружении снега и холода.

Фаэриэ почти прижался губами к моей щеке, тонкие, легкие пряди волос защекотали шею и оголившееся плечо.

– Скажи, маленькая ши-дани. Я не хочу делать тебе больно. Но сделаю, если будет необходимо.

Я разлепила пересохшие губы, кашлянула. Назвала не имя – прозвище.

– Король Самайна.

Рей весело улыбнулся, отодвинулся, позволяя мне отдалиться от пышущего кузнечным жаром и морозным холодом светлого лезвия. Запустил пальцы мне в волосы, прихватывая их у корней и заставляя меня запрокинуть голову и смотреть ему в глаза.

– Даже так… Ты совсем не проста, Фиорэ, раз он позволяет тебе звать себя и готов явиться на твой зов. Ты знаешь, что ему надо? И что тогда на самом деле погнало тебя наружу?

– По-моему, это уже совершенно не твое дело. – Я уперлась ладонью в его грудь, чувствуя, как неровно, торопливо бьется его сердце – то затихает, становясь спокойным, размеренным, то глухо колотится, как кузнечный молот. – Королю Самайна не дотянуться до меня из Холма. Он может сколько угодно пробираться в мои сны, но найти меня он сумеет, только если я скажу, где нахожусь и куда направляюсь. Так что можешь не беспокоиться о том, что он вынырнет у тебя из-за спины. Ему древо королей вряд ли пожертвует еще один дар, а без него он почти бессилен. Он улыбнулся еще шире:

– Фиорэ… Ты всегда недооцениваешь мужчин, находящихся рядом с тобой? Ты не сможешь сказать даже, на что я способен… Но пытаешься предположить, о чем я беспокоюсь и на что на самом деле способен король Самайна… – Рейалл провел подушечкой большого пальца по моим губам, пощекотал подбородок. – Сейчас мы в одной лодке, маленькая ши-дани, и потому знать, что на самом деле тебя гонит, – это мое дело.

Я задумалась. А почему бы нет?

– Недавно я имела глупость вручить в руки одному смертному волшебный Рог, дар Холма королю Самайна. Этот Рог обращает волю играющего на нем в силу, противостоять которой не могут ни Сумерки, ни ши-дани, ни люди, но этот артефакт запросит с Кармайкла такую цену, которую он не сможет уплатить и остаться в живых.

Мой зеленоглазый маг, мое солнечное золото, человек, принесший жаркое тепло в прохладную осень… Как я могу допустить, чтобы ты отдал себя в жертву своему великодушию, своему стремлению спасти всех и вся, чтобы ты погиб только для того, чтобы Габриэль стряхнул с себя печать договора с Холмом?

– Я не предупредила об опасности… он не знает, что за оружие оказалось у него в руках, и не узнает, пока не будет слишком поздно… А я не хочу, чтобы он погиб только потому, что король Самайна не желает на себе нести бремя договора!

– Значит, он нравится тебе… – Голос фаэриэ стал тихим и каким-то… обычным, человеческим. Просто голос уставшего мужчины, человека. – А еще тебе не хочется быть игрушкой в чьих-то руках. Фиорэ, я понял, чего ты не хочешь. А чего ты хочешь… На самом деле?

– Вернуться домой, – не раздумывая ответила я. – Чтобы у беседки по-прежнему цвели пурпурные георгины, моя сестра пела песни, завернувшись в осеннюю шаль у ярко горящего огня. А Кармайкл…

Я запнулась, замолчала. Отвела взгляд.

Пальцы Рейалла выпустили мои волосы, рука бессильно-ласково соскользнула по моей спине.

– Что есть любовь, Фиорэ? – спросил он еле слышно, медленно наклоняясь и едва ощутимо мазнув губами по моему виску. Я промолчала, не зная, что ответить.

Как объяснить, как измерить то, что плохо поддается описанию и измерению? Люди любят странно, по-своему, то щедро выплескивая чувства, вкладывая всю душу и сердце, создавая что-то прекрасное, новое, неповторимое – и в то же время могут держать все в себе, разрушать все вокруг, доставляя объекту этой странной любви боль и страдания.

А ши-дани?

Как можно объяснить то ощущение, которое возникает в момент, когда двое становятся одним целым? Когда посреди зимы распускаются нежные колокольчики и лилии, снежная корона украшает березовые косы жарким летом, а неистовый бег под холодным, бесконечно-высоким ночным небом превращается в полет на крыльях ветра в объятиях вьюги?

Когда вдребезги разлетается аметистовая клетка, и в этом звоне рождается новый мир, молодой, волшебный, пронизанный волей, эмоциями, смеющийся раскатами грома, украшающий себя разноцветием осени, прошивающий сиреневые небеса ослепительно-белыми стрелами молний…