с недвусмысленным закадровым переводом голосом Григорича. Во время пикантных моментов и почему-то в полутьме слышались Машины вздохи и стоны: «Еще….еще….», а в финале на ней вообще повисла стюардесса и предлагала совершить оргию визжащим дискантом Шурика. Отзывы зрителей к фильму, чаще всего скабрезные, не заставили себя долго ждать и почти ничем не отличались от комментариев, которые обычно пишут под фильмами для взрослых. За исключением лишь тех сердобольных мужчин, которые лишь из желания помочь несчастной Жанночке, предлагали в мужья себя, живо и с подробностями описывая все свои достоинства — от количества зубов до длины сами знаете чего. Подобных предложений Григорич насчитал что-то около пятидесяти. Впрочем, стоит отдать дебютантке Маше должное: она слишком достоверно справилась с ролью озабоченной дамочки, а на шее до сих пор еще синели недвусмысленные пятна. Диким раненым вепрем взревел и набросился на жену Вован. Слава Богу, подозревавшая уже ближе к финалу нечто подобное Маша, вовремя подготовилась к отступлению. Потихоньку сползши со стула, она резко дернулась и с визгом вылетела из квартиры. Сбивая на ходу стулья и торшеры, за ней с огоньком мчался муж, а за папой с азартом и вприпрыжку бежали дети и кричали: «Не догонишь! Не догонишь!».

Когда квартира содрогнулась от хлопнувшей входной двери, изрыгнув из себя беспокойных Быдловичей, расстроенная Рита с мрачным видом на лице, словно только что вернулась с похорон, подошла к мужу и уставилась на него ястребиным взором:

— Ты что, хочешь детей без матери оставить?

— Да ну что ты, родная! — возразил тот, пытаясь объятьями сгладить конфликт, но ему не удалось. Юмор тоже не сработал:

— Твоя дочь так лихо вжилась в образ, что сам Станиславский позавидовал бы.

— Какой ты… — процедила сквозь зубы жена и демонстративно направилась к окну. Нервно дернувшись то в одну, то в другую сторону, она лихорадочно вглядывалась через стекло во двор, пытаясь отыскать хоть одну знакомую фигурку своих родственников. Не желая реагировать на мужа, Рита не отрывала глаз от окна и тупо молчала. Григорич никогда не выносил жуткой тишины, когда жена обидится и может не разговаривать часами, но эти часы казались мучительными годами. Мучительнее было только то, что виноватым всегда оказывался он сам. Но сейчас и было в чем. Григорич сам пошел на конфликт, пригласив Машу на роль. Впрочем, никто не ожидал, что Шурик так подведет, хотя чем больше он вспоминал времяпровождение в доме товарища, тем больше пикантных деталей выдавал мозг и, в конце концов, Григорич обхватил голову руками и простонал:

— Какой же я идиот.

Не замедлила отреагировать и Рита:

— О, мы начинаем приходить в себя. Браво. Как же ты мог?

— Это правда жизни, — грустно ответил Григорич.

На что жена решительно направилась к серванту, сдвинула стекло, достала торчавшую кипу бумажек и швырнула их на стол мужа.

— Правда жизни — это куча квитанций, предупреждений и уведомлений. В некоторых домах уже отключили воду. Где деньги брать? Мамино кольцо в ломбард заложить, да?

Григорич подскочил к жене и несмотря на ее протесты, крепко обнял за плечи и притянул голову Риты к своей груди.

— Нет, — твердо сказал он. — Никогда. Я заработаю, обещаю. И с Вованом поговорю. Все ж таки он должен разделять жизнь и искусство. Ну, намудрили мы чуток при озвучке. Ну, так ведь надо ж и чувство юмора иметь.

— Тебе отзывы о моей дочери почитать? — глухо буркнула задыхающаяся в объятьях мужа жена.

Но прошло три дня и время показало, что Рита волновалась совершенно зря. По крайней мере, за Машу. Начинающую звезду кино, с одной стороны, беспокоило, что Вован запретил той вообще выходить из дому — только работа, магазин и дом. С другой стороны, Маше настолько понравился ее первый киноопыт, что она с напускной застенчивостью поинтересовалась, а нельзя ли ей сняться еще раз. Занятый переводами Григорич, не отрывая глаз от компьютера, молча указал пальцем на балкон, где в дверном проеме уже нарисовалась Рита.

— Тебе мало неприятностей? — спросила мать.

— Ой, да не парься, — с кислой миной на губах бросила Маша.

Рита пожала плечами и сказала лишь:

— Тогда не жалуйся.

«Новое дело», — подумал Григорич, бодро потирая руки. Но если прошлый фильм был комедией положений с перчинками, которые так глупо скомпрометировали Машу, то теперь он намерен был снять комедию характеров. Тут уж никаких компроматов быть не должно, а все внимание будет концентрироваться на харизме невменяемого героя, и с этой задачей Маша должна справиться. Рита, которая решила теперь лично контролировать каждый шаг мужа по пути эксплуатации чести ее дочери, решительно заявила, что клоунессу из Маши делать не позволит. Она у нее порядочная и симпатичная девочка, верная мужу и любящая детей.

— Прекрасный характер, — рассмеялся Григорич, но тут же замолчал, видя, что жена не расположена к мирной дискуссии. Кивком головы он дал вынужденное согласие со всеми требованиями своего домашнего цензора и когда остался один, глубоко задумался. Положение казалось Григоричу безвыходным: «Как можно написать комедию характеров о женщине, которая хороша собой, скромна — хоть сейчас же на икону, не транжира, детей приучает к экономии и потакает во всем мужу? Да, Вовану это понравится и возможно реабилитирует в его глазах Машу, а меня в глазах Риты, но как же искусство?» Тут он вспомнил, что с подобными дилеммами всегда блестяще справлялся Кухарук, тем более что комедия — его стихия.

Директор киношколы дал единственный совет бывшему воспитаннику:

— Чтобы зритель не заскучал, придумайте у героя одну смешную черту, характерный порок или физический недостаток. Тогда зрителю сразу станет ясно, кто перед ним. Но именно придумайте, а не скопируйте реальную черту актера, и никакой муж не придерется. Заставьте его рассмеяться. Таких примеров в кино масса, знаете?

Григорич прекрасно знал такие примеры. У Новосельцева из «Служебного романа» — зажатость и нерасторопность и это его фишка. У Никулинского Балбеса в «Кавказской пленнице» само имя говорит за себя. Если б не было этих характерных нюансов, не было бы и гениальных фильмов. Но что в Маше придумать такого оригинального, чего бы не было у не самой? Самый родной ее порок — жадность: к деньгам, к вещам, к роскоши вообще. Можно было бы красиво сострить на эту тему, но Григорич не хотел второй раз испытывать судьбу и доводить свою жену до белого каления.

Писалось скучно, тоскливо, хотелось все бросить к чертям, но Кухарук успокоил:

— Так комедии и пишутся — с тоской. Если сами начинаете смеяться над собственным текстом, лучше удалите его и