выгоним ее на фиг, а завтра вся эта гоп-компания переведет дух и продолжит свою коммерцию. Это тебе не пять лимитчиц из восьмой — это, дружище, целая организация. И имей в виду, что против них вся общага, малой кровью можно не обойтись. Этим бабам рот не заткнешь, у них классная отмазка — хищение социалистической собственности. Короче говоря, давай вместе поговорим с Татьяной. Я понимаю — она счастлива, что договорилась с милицией сор из избы не выносить. Только это ведь все мура — даже если на суде все пройдет гладко, во что я совершенно не верю, через неделю, ну через месяц максимум, еще кто-нибудь попадется. Что тогда? И вообще — это несправедливо. Туг, понимаешь ли, целая банда, может быть, орудует, а одна девчонка за всех отдуваться должна. Если по правде, то надо все выяснить, а потом уже раздавать по серьгам, кому что положено. Согласен?

— Давай еще, — предложил Фролыч, сдвинув на край стола пустые кружки и подзывая разносчика. — Ты почти прав, но ты не все знаешь. Все куда сложнее.

И он рассказал мне печальную историю, в которой причудливо переплетались нереальные планы, спускаемые вышестоящим главком и впоследствии этим же самим главком и корректируемые, чтобы трудовой коллектив не остался без квартальной и годовой премий, нерешаемые проблемы с поставками сырья, которые приходилось решать исключительно на уровне личных связей, хроническое отсутствие профсоюзных путевок и так далее. Во всем этом для меня ничего нового не было, в стройотрядах мы и не на такое насмотрелись, да и изобретенный руководством фабрики путь решения всех проблем особого удивления не вызывал, но вот неожиданная и даже немного забавная преграда, возникшая на этом пути и потребовавшая содействия Марины Суриной и ее товарок, представляла собою нечто новенькое.

— И все было нормально, — рассказывал Фролыч, потягивая пиво, — совершенно все было нормально, пока не произошел, как сейчас говорят, демографический кризис. Ты представь. У тетки, которая нас курирует в главке, подрастают внучка и племянница. Раз комбинезон, два комбинезон — нет проблем, вопрос решен. Ну в третий же раз ты с комбинезоном к ней не поедешь! За четыре года дети, которых можно было в эти чертовы комбинезоны засунуть, закончились напрочь. Везде закончились — в главке, в райкоме профсоюза, в Мосэнерго — вообще везде. А это единственная наша продукция, которую нестыдно людям показать, потому что их шьют по гэдээровским лекалам, да еще и из импортного материальчика. А Татьяна не может с пустыми руками ездить договариваться — ее и на порог не пустят. Так она решила ездить с конвертами. Вот тебе и вся страшная тайна восьмой комнаты. Эти твои лимитчицы себе вообще ни копейки не брали, им, если хочешь знать, всего-то раз в квартал матпомощь выписывали. Да и то не из кассы взаимопомощи, а из директорского фонда. По сорок рублей в квартал, не сильно-то разжиреешь. Ты правильно заметил, что они все впятером из Сарапула. Лиля Петровна, наша завскладом, родом оттуда, она-то с ними и договорилась. Кстати, милиции тоже перепадало, поэтому твою Сурину так легко отпустили. Ее, если хочешь знать, вообще не должны были задерживать, но сержант оказался новенький, и его забыли предупредить. Так что никакой банды расхитителей тут нет, можешь успокоиться: девушки, лично рискуя, и за сущие гроши обеспечивали бесперебойное функционирование производства, на котором мы с тобой имеем честь трудиться.

— А теперь Сурина должна будет за всех отдуваться?

— Вот именно. И не потому что она какая-то не такая или хуже других, а потому что с ней произошел, если хочешь знать, фактически несчастный случай на производстве. Попала под паровой каток. Да ты за нее особо не переживай, никто ее в обиду не даст. Ведет она себя правильно, вот даже с тобой откровенно говорить не стала. Суд судом, а Татьяна даст ей уйти по собственному желанию и обещала похлопотать, чтобы ее сразу же взяли на стройку штукатурщицей. Там, кстати говоря, платят побольше, чем у нас. По-моему, уже договорилась.

— А вообще без суда нельзя? Я тебя предупреждаю — будет скандал. Ты напрасно думаешь, что никто ни о чем не догадывается.

— Нельзя, я же тебе объясняю. Ее иначе никак бы из милиции не отдали. Тут ведь выбор простой — либо суд народный, либо суд товарищеский. Все решили, что товарищеский — это то, что нужно.

Мне вся эта история не понравилась категорически. Все было понятно, но в безболезненное окончание верилось с большим трудом. Тем более что особенной веры в то, что Татьяна и дальше сможет вот таким макаром вытягивать производство, у меня не было. Это ведь так — если начало сыпаться, то скоро развалится до конца.

Я про это Фролычу сказал. Тот подумал и согласился.

— А раз так, — сказал я, — то надо думать, как нам с тобой из этой истории выбираться. Мы же сюда не на всю жизнь подписались. Еще полгода, ну год. Но уходить надо с предприятия с правильной репутацией, а не с такого, где продукцию на толкучку таскают, чтобы было что начальству поднести.

— Хочешь улучшить репутацию этой богадельни? Я уже думал — не выйдет.

— Фролыч, я плевать хотел на репутацию богадельни. Я на нашу с тобой репутацию плевать не хочу. Она нам еще пригодится.

— У тебя есть предложение?

— Есть. Раньше не было, а теперь есть. Не знаю как, но только никакого товарищеского суда. Потому что он всю эту ситуацию в лучшем случае только чуть пригасит, а скорее всего, раздует во вселенский пожар общефабричного масштаба. Причем когда полыхнет — мы с тобой знать не можем. Надо сдавать Татьяну с ее шахер-махером, и надо, чтобы ее сдали именно мы. Пока она директорствует, тут все будет только хуже. А если именно мы, ни в чем не замазанные, ее выведем на чистую воду, то нам это плюс в копилку. И пойдем дальше.

Фролыч задумался на пару секунд, потом решительно замотал головой.

— Ты не учитываешь кое-что. Если бы Татьяна эти деньги себе в кубышку запихивала, я бы с тобой тут же согласился. И не я один. Но ведь я тебе объяснил, что она с ними делала. Это же наша советская мафия, хоть и маленькая, — пойми. Если пойдем ее закладывать, то мы, считай, замахнемся на всю сложившуюся систему непростых товарно-денежных отношений в условиях развитого социализма. Что-то я не чувствую в себе готовности начинать войну с ветряными мельницами. У меня ведь полного списка, кому она и сколько таскала, нет. В милицию