а колени сами по себе подогнулись. Взмах саблей, человек успевает вскинуть руку, прикрывая голову, но сабля по инерции перерубает конечность и половинит рябое лицо. Глаза атакующего на миг удивляются, потом в них мелькает испуг на грани ужаса и неизбежности, и вот они уже стекленеют, теряя жизнь.

Суздалев легко вытаскивает саблю из чужого черепа: тело неприятеля заваливается почти отвесно и падает за борт. И сразу два сильных толчка разворачивают корпус и отбрасывают на шаг назад. Первый выбивает из руки оружие. Револьвер прыгает по палубе и затихает в своей траектории, ударившись о стену каюты. Второй толчок достается руке, и она сразу обвисает плетью, тяжелеет и не подчиняется. Иван закусывает губу, глуша боль, и снова бросается в атаку. С ходу пробивает чужую шею, показавшуюся над кромкой борта. Машет быстро тяжелеющей саблей, рубя чужие пальцы. Снова взмах. Бьет по борту. Резонанс от удара проходится по всему телу, болью разрывая каждую клеточку. Промахивается. Снова бьет, но уже в пустоту. Где все? Где враг? Было же много! Графа хватают сзади за мундир и оттаскивают назад. Он вертится, пытаясь вырваться из хватки, оборачивается и непонимающе смотрит на Билого. Казак улыбается, что-то говоря. В голове продолжает звенеть, и слов не разобрать. Микола понимает. Шашкой махает на правый берег. Их потрепанный кораблик, надсадно пыхтя и дергаясь, приближается к пристани, которая полна военных. Неужели все кончено? Иван смотрит в глаза друга, и тот утвердительно кивает головой. Помогает сесть на плетеную корзину для пикника и занимается рукой, пока Суздалев смотрит на исковерканные тела убитых. Палуба, особенно на корме, забита ими. Кровь и вода бьются о тела, затекая под них и в глубокие раны. И вытекают обратно.

– Ерунда, – говорит Билый. Звон в ушах исчезает, и сразу же слышится характерный говор казака. – Кость цела, так, мяса чуток вырвало. Легко отделался, а, Ванюша?

Граф кивает головой:

– Так я везучий. Никак маменька молится и от пуль заговорила.

– Везучий, везучий, – соглашается Билый, усмехаясь в усы. Добавил, то ли броня по-отцовски, то ли восхищаясь: – Сунулся в самое пекло. Погеройствовал.

– Разве?

– А то! Готовь новую дырку для креста! Так, Ванюшка, я все. – Казак резко поднялся. – Я сейчас к императору. Сиди, не двигайся. На берегу кареты уже вижу, сразу в госпиталь отвезут!

– Там же Лизонька! – Суздалев встрепенулся, но был прижат стальной тяжелой ладонью.

– Экий такой прыткий, братец. Сиди. Не подставляй кузину. Включи разум. Сам узнаю и непременно тебе доложу, что до как.

Довод подействовал. Суздалев сник. Умом понимая, что нельзя компрометировать любимую фаворитку императора. Что про эмоции надо на время забыть. И так столько косых и томных взглядов накидал в сторону Измайловский, что чувств разве только столб не заметил. Но сердце! Сердце рвалось в императорскую каюту. Граф с надеждой взглянул на казака, и тот в сердцах махнул рукой.

– Ваня! Возьми себя в руки!

– Да, да. Конечно, – поспешно согласился с ним штабс-капитан, кручинясь и опуская плечи. Дрожащими руками он вытащил золотой портсигар и принялся раскуривать папироску.

Двери каюты широко распахнулись, и на палубу, стуча каблучками, вылетела баронесса. Приподняв обеими руками подол пышного сиреневого платья, она мелкими шажками устремилась к графу. Микола, вмиг оценив ситуацию, попытался преградить девушке путь. Но та, ловко сманеврировав, обогнула его по дуге, обдавая шлейфом дорогих духов. Суздалев поспешно вскочил, откидывая прочь от себя папиросу.

– Ванечка, – вскричала Лизонька, прижимаясь к нему всем телом. – Живой!

Она смотрела на него снизу вверх большими глазами, в которых читалось столько волнений и переживаний, боли и любви, что граф не выдержал и потянулся губами к лицу любимой. Билый от досады прикрыл глаза, потому что в этот момент на палубу осторожно вышел император. Сначала он увлеченно рассматривал следы баталии, но потом резко замер, когда взгляд его остановился на влюбленных. Изумление проскользнуло в его глазах. Ровно на долю секунду. Александр III быстро взял себя в руки, контролируя эмоции. Билый вытянулся, намереваясь зашагать к императору, но его опередил флигель-адъютант, проворно появившийся рядом с главой государство и быстро зашептавший что-то. Александр III взмахнул рукой, приказывая остановиться. Что Микола тут же исполнил. Не понимая, почему первым не стали выслушивать его. Полковник ликовал. Не скрывал на лисином лице ехидной улыбки. Изредка во время своего быстрого доклада флигель-адъютант бросал взгляды то на парочку, то на подъесаула. Император хмурился все больше и больше. Резко развернувшись, он вошел обратно в каюту и захлопнул за собой дверь.

Полковник улыбнулся посмотревшим на него Билому и Суздалеву и зевнул как ни в чем не бывало. На стук двери обернулась и Измайловская. Девушка побледнела. Пошатнулась. И Ваня прижал ее к себе здоровой рукой.

– Что же теперь будет? – тихо спросила она, ни к кому не обращаясь.

– Не волнуйся, любимая. Теперь точно будет все хорошо! Начнем новую жизнь! На Аляску поедем! – воскликнул граф.

Подъесаул быстро обернулся на его возглас, крутанул в сердцах головой и двинулся к каюте. Вход ему преградил полковник.

– В сторону, господин флигель-адъютант!

– И снова вы! – воскликнул делано полковник, разводя руки в стороны, словно изумляясь встречи. – Не велено никого пускать. Государь отдыхает.

– Мне можно! Государь ждет моего доклада!

– С чего вы взяли?! – снова делано удивился полковник, меняясь в лице. – Никого он не ждет. – Офицер обвел троих глазами и добавил значимо, смотря в упор на баронессу: – Никого. Ждите остановки. Попробуйте обратиться с докладом на берегу.

Подъесаул сжал зубы, так что волной прошли желваки, но сдержался, лишь молча кивнув.

– Пожалуй, – сказала баронесса, оборачиваясь к графу, – и я закурю.

Суздалев раскрыл перед ней портсигар. Билый уже ничему не удивлялся. Казак весь сжался. И Ваня не понимал, отчего друг так беспокоится. Все же хорошо. Вон сколько врагов покрошили. Жизнь императора спасли. Теперь награды и карьера впереди. Только ничего ему не надо. Лишь бы любимая была рядом. Лиза отрешенно крутила в руках папиросу, и губы ее мелко подрагивали. Казалось, и она заодно с казаком и знает то, что от штабс-капитана сокрыто.

Раскурил папиросу. Посмотрел на крутой берег, полный солдат и полицейских. Улыбнулся солнцу. Хорошо жить. Прекрасно. И дышится как-то по-особенному. Радостно и спокойно на душе. Словно груз тяжелый с плеч свалился. Совесть очистилась. За то, что сделал, ему любые прегрешения простят.

На пароме прыгал впереди всех статский советник Травкин. Стоило только Билому одному из первых шагнуть на деревянный настил, тут же оказался рядом:

– Батюшки свет! Да вы весь в крови!

– Это не моя, – отмахнулся казак, косясь назад, где должен был появиться император. – Государева