Макушка Лили едва доставала Джону до подбородка. Блестящне завитки темных волос местами выбились из-под кепки и прикрывали ямочку на затылке. Козырек не позволял ему видеть глаза Лили, но зато он слышал ее тихий голос.

— Когда я была маленькой, — сказала Лили, — общественность сильно тревожило сокращение популяции гагар.

Джону в детстве было наплевать на гагар. Он уехал из Лейк-Генри как раз перед первым всплеском природоохранной активности, но позднее немало читал об этом.

— Да. Их количество уменьшалось. Озабоченность росла. Потом, наконец, люди поняли, что урон наносят большие катера и водные лыжи. Для гагар это слишком шумно. Спугнут птицу с гнезда — погибнет вся кладка. Взбаламутят ил на дне — гагара не поймает рыбу, поскольку видит лишь в чистой воде. Поднимут слишком большую волну — яйца смоет в воду прямо из гнезда. Тогда водные лыжи совсем запретили, а скорость моторных лодок ограничили. И вдруг — о чудо! — численность птиц восстановилась.

Когда Лили, запрокинув голову, посмотрела на него, что-то внутри Джона так и екнуло. Взгляд ее был мягким, как и голос. Он никак не ожидал этого.

— Хорошо, чтобы все проблемы в жизни решались так просто и легко, — переведя дух, сказал он.

— Какие прекрасные создания.

— Да. — Джон не мог отвести глаз от ее лица. Оно было не менее прекрасно.

— И какие чудесные фотографии, — добавила Лили.

Сердце его забилось быстрее.

— Благодарю.

Вдруг глаза Лили стали тревожными.

— Ты говорил, будто у тебя есть какое-то оружие… Что ты имел в виду?

На какой-то миг Джону показалось, что он мальчишка и сходит с ума по девчонке, которая без ума от кого-то другого, а у него просит совета. Его словно ударили. Джон не назвал бы свой замысел предательством… Скорее уж досадной необходимостью смешивать деловые отношения с личными. Но вся эта игра называлась именно так — «дело». И, собравшись с духом, он героически начал:

— Терри Салливан известен страстью к сочинительству. Это никому пока не удалось доказать, поскольку он очень хитрый. Этот человек легко втирается в доверие к высокопоставленному лицу, способному защитить его. Но при этом многие, хотя и не занимают высоких постов, видят Терри насквозь.

— Но почему он так поступает?

— Амбиции. Жестокость. Жадность.

— И злой умысел?

— Я постоянно думаю о злом умысле, — сказал Джон. Он знал, к чему клонит Лили. «Умысел» — вот волшебное слово, подходящее для суда. — Совершенно очевидно, что он состряпал этот скандал из мести. Ты не знаешь всей его подноготной, так что вряд ли Терри затеял все это из-за тебя. Личный секретарь Россетти утверждает, будто кардинал тоже незнаком с Терри. Поэтому я решил подойти к делу с другой стороны. На сегодняшний день у меня есть целый список случаев, когда Терри Салливан демонстрировал полное презрение к правде.

— Но я должна доказать этот злой умысел в суде.

— Возможно.

— Однако никто не гарантирует, что я выиграю процесс даже после многолетних мучений и тяжб.

— И это возможно, — вздохнул Джон. — Ты знаешь о том, что существует еще и пленка?

Испуганный взгляд Лили красноречиво свидетельствовал о том, что она ничего не знает.

— Он тайно записал вашу беседу. Это незаконно. Вот что стоит добавить к нашему арсеналу.

— Пленка докажет, что я действительно с-с-сказала все эти вещи. Но ведь я говорила совсем не то, что он напечатал!

Джон не сомневался в ее честности.

— Я встречалась с Кэсси Бэрнс, — добавила Лили.

— Правда?

— Мы потребовали опровержения. Это было вчера. А с-с-сегодня… опять никакой реакции. Кэсси просит меня не паниковать, но я очень устала от бездействия.

Зазвонил телефон. Джон снял трубку на редакторском столе.

Звонил владелец лодочного магазина в соседнем городке. Он хотел дать предрождественское объявление. Джон взял лист бумаги и записал необходимую информацию. Когда он повесил трубку, Лили посмотрела на него. И снова внутри Джона что-то оборвалось и ухнуло. Он глянул на часы:

— Значит, устала от безделья?

— Да.

— У тебя есть несколько минут?

— Есть.

Улыбнувшись, он взял конверт из академии Лейк-Генри, усадил Лили в кресло и, вскрыв конверт, вытряхнул содержимое на стол.

— Выбери три работы.

Лили посмотрела на бумаги, потом снова на Джона, и он ощутил, как что-то в нем всколыхнулось. «Спокойно, — сказал себе Джон, — это все из-за кепки». (Ведь он был болельщиком «Ред сокс».)

— Эти работы, — пояснил Джон, — присланы студентами всех уровней, от седьмого до двенадцатого. Что-то напечатано, что-то написано просто от руки. Иногда я беру три произведения, совершенно разные по стилю, форме и содержанию. Например, стихотворение, эссе и письмо в редакцию. В другой раз — три сочинения на одну и ту же тему. Поэтому чувствуй себя свободно, выбирай то, что больше всего тебе понравится и покажется самым интересным. — Он улыбнулся. — Ну, ты же учительница. Так принимайся за дело.

Джон взял только что записанное объявление, уселся за стол для верстки и начал сочинять текст. Но при этом неотступно думал о Лили, которая явилась к нему в офис спросить об обещанном оружии. Джон знал, какой ущерб будет нанесен его будущей книге, если он поможет Лили выбраться из этой истории. Но его мучили угрызения совести за братца Донни и за поступок Терри Салливана, такого же журналиста, как и он сам. И еще — этот ее мягкий взор…

И Джон решился:

— Есть иной путь.

Лили подняла удивленные глаза.

— Бороться с Терри без всякого суда, — пояснил Джон. — То есть обратить методы Терри против него самого.

— Но как именно?

— Дискредитировать его. Опубликовать против него обвинения. Возможно, каждое из них в отдельности не произведет особого впечатления, но все вместе они представят довольно неприглядную картину.

— Но я не знаю, в чем его обвинить.

— Я знаю.

— И ты готов поделиться этой информацией?

— Да, мог бы.

— В обмен на что-то?

— В обмен на твою версию случившегося.

Джон тут же пожалел, что сказал это. Легчайшее движение ее плеч, почти незаметно расширившиеся глаза…

— Ты же обещал, что не станешь…

— И не стану, если ты не согласишься.

Лили посмотрела на бумаги на столе. Три сочинения лежали в стороне. Она отодвинула их и встала:

— Вот твои три работы. — Лили надела очки.

Джон тоже поднялся.

— Ничего не будет, пока ты не разрешишь.