Кровь… Пахло целым морем крови.

— Я превратился в Кёрза, — сипло выговорил Пертурабо. — Но если его оправдывает безумие, то что меня? Вспыльчивость?

Он оперся на оконную раму. Под громадным весом примарха она сдвинулась и еще не выбитое стекло треснуло. Пертурабо спрашивал себя, что подумают братья, и понимал, что Каллифона была права: он неизменно оставался в стороне, ждал чествований и злился, не получая их. Ошибочно приняв отсутствие похвал за ненависть к нему, Железный Владыка словно поставил себе целью доказать, что заслуживает их осуждения.

И преуспел.

— Император никогда не простит нам это, — прошептал примарх. — Император никогда не простит нас. Император не сможет простить нас. Никогда.

Он повторял эти фразы снова и снова, как неофит, которому впервые рассказали о тайных девизах легиона.

У Пертурабо появилась новая Несокрушимая литания.

Форрикс нашел его в таком состоянии несколько часов спустя, после заката. Первый капитан вошел через разбитые ворота в сопровождении когорты Доминаторов.

— Мой господин, город наш, — доложил он. — Согласно приказу все годные для службы сервами люди захвачены. В настоящее время мы проверяем, кто из подростков может стать новобранцем легиона. Восемьдесят процентов населения казнено или порабощено. Двадцать девятый гранд-батальон возводит погребальный костер как предупре…

— Хватит, — сипло оборвал его примарх и, отвернув измученное лицо от пляшущих огней погибшего города, взглянул на космодесантника. Щеки Пертурабо влажно блестели. — Довольно.

Увидев слезы на лице повелителя, Форрикс обернулся к Доминаторам:

— Оставьте нас. Сейчас же.

Терминаторы грузно вышли из зала.

— Господин, — произнес легионер, подойдя к примарху.

Даже в громоздком доспехе катафракта он сумел опуститься на одно колено.

— Форрикс, что мы наделали?

Первый капитан никогда прежде не видел повелителя таким. Ни разу за все те годы, что Форрикс провел рядом с Железным Владыкой, тот не выказывал сомнений.

— Мой господин, я выполнил все ваши распоряжения — как всегда, в точности и беспрекословно.

Примарх с разочарованным видом выглянул в окно.

— Я спрашивал не об этом.

Легионер не поднимался с колена, однако Пертурабо больше нечего было ему сказать. Через пять минут напряженного молчания Форрикс встал, отключил динамик вокс-решетки и открыл канал связи с «Железной кровью».

— Немедленно высылайте «Громовой ястреб» по моим координатам. Мы здесь закончили. Олимпия снова наша, и пусть ее жители никогда этого не забывают. Примарх желает вернуться к флоту.

— Смотри, как он горит, — прошептал Железный Владыка. — Я поступил как бесчестный человек: убил названую сестру, разрушил родной мир. Я давал обет Императору, что буду нести его послание людям и возвращать планеты человечества под крыло Терры. Здесь, на Олимпии, я нарушил его эдикты и почти преступил клятву, ведь имперский закон требует в первую очередь решать подобные вопросы дипломатическим путем. Они восстали по моей вине, и как я отреагировал? — Вцепившись в наплечник Форрикса, который смялся в ужасающе могучей хватке, примарх заговорил еще тише: — Я сбился с пути, сын мой. В кого я превратился?

Триарх не знал, что ответить. Его манила та же бездна, в которой тонул Пертурабо. В личности Железного Владыки возникли трещины, которые, возможно, никто другой бы и не заметил, но первый капитан видел их, и они пугали его.

После нескольких мгновений замешательства Форрикс вдруг нашел решение. Он снова включил вокс-решетку:

— Что сделано, то сделано, мой примарх. Нужно уходить — нельзя, чтобы другие увидели вас таким. — Он добавил напора. — Вы потребовали от своих воинов невозможного, но они захватили для вас Олимпию. Без колебаний, именно тем способом, каким вы пожелали. Если теперь бойцы поймут, что вы усомнились, это потрясет их до глубины.

— Неужели ни у кого не было возражений?

Космодесантник замялся.

— Отдельные воины проявили неповиновение, мой господин.

Пертурабо слегка улыбнулся, будто услышал нечто приятное.

— С ними разобрались, — продолжил первый капитан. — Прошу, послушайте меня. Вы должны вернуться к флоту.

Моргнув, примарх опомнился.

— Да, на «Железную кровь», — рассеянно произнес он. — Но сначала разошли новые указания. Грабежи и погромы немедленно прекратить. Выживших, кого еще не захватили, оставить в покое. Пусть отстраивают мир.

— Некоторых легионеров будет не так просто удержать.

— Подчеркни, что приказ от меня, а неподчинение будет караться смертью, — сказал Пертурабо. — Прольем еще немного крови, что с того?

— Будет сделано, мой господин.

— И еще: предложить амнистию тем, кто готов служить в ауксилии. Мы отняли у них уже достаточно свобод.

Вой приближающегося «Громового ястреба» перерос в оглушительный рев. Старинные окна задрожали в каменных рамах, по разрушенному внутреннему дворику заметались ярко-белые лучи прожекторов.

— Идемте, — протянул руку Форрикс.

Примарх благодарно пожал ее, затем отпустил.

— Ты самый верный из моих сынов, — заявил он. — Самый верный.

— Идемте, — повторил триарх.

Вместе они вышли из дворца и поднялись на борт катера. Двигатели «Громового ястреба» снова взревели, но вскоре шум утих в ночи. Тьма вернулась в залы Лохоса, где не осталось ничего, кроме мертвых тел отца и дочери, пыли, тишины и мечтаний сломленного человека.

849. М30

Гора Телеф, Олимпия

Пертурабо опять карабкался. Вся прошлая жизнь теперь казалась ему обрывочным сновидением. Произведения искусства и научные труды, время, проведенное в Лохосе, завоевание Олимпии — все это вдруг стало несущественным. Ими он лишь занимал себя в долгом, томительном ожидании ответа на свой главный вопрос.

И вот наконец, спустя многие годы, к нему пришел отец.

Забыв про осторожность, Пертурабо торопливо перебирал руками, раздирая кожу об острые камни Телефа. Над его головой сверкали девственные снега, но и они не могли затмить фигуру, что стояла на вершине утеса. Аура ее величия слепила Пертурабо, а он, не сдерживаясь, плакал от такой невероятной красоты. Слезы замерзали на лице, покрывая кожу ледяной коркой, что трескалась при каждом движении щек.

— Отец! — кричал он.

Сияющая фигура ничего не отвечала, молча дожидаясь его у горной вершины. И хотя ее часто скрывали скалистые выступы, Пертурабо всегда точно видел, где искать отца.

Как такое может быть, его не волновало. Он видел своего отца.