что не взялся. Не то чтобы обязательно все закончится плачевно, но просто лучше бы этого не делать, конечно.

Но проблема в том, что положения-то никакого нет. А вот испуганный муж и злющий мастер очень даже.

Решаю Диме рассказать правду позже, и радуюсь, что мастер почти закончил, оказывается, оставалось всего пару штрихов. Уверяю его, что все будет в порядке, и что ответственность мы берём на себя, и он доделывает работу, а Дима как сидел с каменным лицом, так и сидит!

Пока мастер фоткает, пока я с радостью в глазах рассматриваю рисунок в зеркале, пока мне наклеивают пленку, Дима просто сидит. И уже когда мы выходим на улицу, я пихаю Диму в бок, заставляя его вздрогнуть и отмереть.

Такая реакция заставляет чуть загрустить, но в целом он не повел себя как-то ужасно. Ну… просто чуть завис, не самое страшное. Но сжалиться над неудавшимся папашей все же стоит, поэтому, когда мы садимся в машину, я решаю сразу же рассказать всю правду.

— Дим, пожалуйста, вернись на планету Земля, я не беременна, просто пошутила.

— В смысле ты пошутила? — он округляет глаза и поворачивается в мою сторону, благо хоть машину ещё не завел, а то разбились бы. — Кать, кто так шутит?!

Он злится, а я грущу. Ну вот. Докатились. Катей называет. Спасибо, Семёнов, нам было хорошо вдвоем всё это время, но чувствует моя жопа, что дальше нам не по пути… уже готова рыдать, если честно, даже под веками печь начинает. Почему-то только сейчас стала осознавать, что если мы не сойдёмся в вопросе детей, то на самом деле вряд ли сможем прожить вместе всю жизнь, как клялись в ЗАГСе. Ну потому что… А как? Я хочу воспитывать кого-нибудь кроме Димаса.

— Да я просто сказала, что если рожать больнее, то я не буду, а ты начал, беременна, беременна. А как я должна была сказать правду, когда ты уже мастера до чёртиков напугал? Поехали домой, пожалуйста.

Настроение падает к плинтусу, не хочется ничего. Завтра мы идём на свадьбу к Аньке — да-да, Анечка выходит замуж, и там такая история любви, с ума сойти можно! — а я уже и идти никуда не хочу, только съесть ведро мороженного с мандаринами и дать себе по лбу за то, что раньше не удосужились спросить, как мой супруг относится к детям. Идиотка.

Я очень люблю Диму. Он сделал для меня столько всего, что благодарность нельзя выразить словами. Его любовь и отношение ко мне — лучшее, что могло случиться в жизни, правда. Он самый нежный, самый заботливый, даже если не слишком это показывает, и… И я не понимаю, что сейчас делать, когда мне плакать хочется, а он со злости руль сжимает так сильно, что пальцы белеют.

Дома мы почти не разговариваем, отчего грущу ещё сильнее, проводя времени в ванной больше, чем обычно, пытаясь смыть с себя грусть и плохое настроение. Может, зря я себя накрутила? Уже придумала чуть ли не развод, а на деле то я не смогу без него. Я же люблю Семёнова так сильно, что по своей воле точно не уйду никогда. Ну подумаешь, не сошлись во мнениях… в конце концов, ещё вся жизнь впереди, все может сто раз измениться.

Выхожу из ванной, потуже завязываю полотенце на груди и иду искать Диму, чтобы поговорить нормально, а не фыркать и молчать, обижаясь. Но…

Но Димы дома нет.

Он не сидит в своем любимом кресле, почесывая кота, и даже не уплетает очередную еду на кухне. Его просто нет дома.

Я от разочарования даже вещи его проверила, но слава богам все на месте, кроме того, в чем он был, и ключей от машины. М-да… А если он тоже задумался, что мы из-за разных взглядов на семейную жизнь, касаемо детей, не подходим друг другу и всю жизнь вместе не сможем жить? Нет, ну я точно дура! Потому что только дура могла все испортить одним неправильным предложением, и потому что вовремя не смогла оправдаться. А что теперь? Я в слезах, Димы нет. Классно.

И Дима, кстати, научил меня быть сильной и не реагировать на всякие эмоциональные потрясения слезами, но сейчас я успокоиться не могу, реву как маленький ребенок, сбивший колени об асфальт.

Димас запрыгивает мне на руки и слизывает со щёк слёзы, заботливый мой малыш. Чешу его за ушком, продолжаю реветь, одной рукой придерживая уже спадающее полотенце, и тут вдруг входная дверь хлопает, и я разворачиваюсь, глядя на вошедшего.

Дима. Стоит. Снимает обувь, а в руках целый пакет мандаринок. Любимых моих.

— Ты чего плачешь? — замечает меня и подбегает, бросив мандарины на диван. — Эй, цыпленок, ты чего?

Димас предусмотрительно сбегает на кухню, пока Дима берет мое лицо в ладони и стирает пальцами слёзы. Целует в нос, и я реву ещё сильнее: ну как? Как я могла представить, что мы можем расстаться из-за чего бы то ни было? Как? Если я его так сильно люблю, что сердце сжимается.

— Прости, — всхлипываю, прижимаясь к теплой груди, и продолжаю говорить сквозь слёзы, — я думала, ты ушел, потому что я дура, а ты детей не хочешь, и понял, что нам не пути, потому что…

— Я хочу детей, цыпленок, — выдыхает мне в макушку, улыбаясь, а я отстраняюсь от него, с удивлением заглядывая в глаза. Что… — Что ты так смотришь? Ты удивлена?

— Эм… ну вообще-то да, и… Ты хочешь сказать, что мы не разведемся?

— А ты планировала? — он вскидывает брови. — Цыпленок, то, что я ошалел, не значит то, что я не хочу, чтобы у нас был ребенок и что мы завтра же идём в ЗАГС. Я,