делом Густава и Екатерины, как говорит профессор А. Бриннер. Между коронованными соперниками не только велась обычная война, но началась небывалая до тех пор литературная борьба, при чем оба одинаково взывали к суду общественного мнения Европы.

21 июля 1788 г. Густав в Гельсингфорсе подписал пространную декларацию, в которой обвинял Россию в коварстве и разных интригах. «Европа узнает какова у России страсть к расширению пределов, и каковы были интриги, которые повели к разделу Польши, к покорению Крыма, и чрез которые Курляндия почти сделалась зависимой от России ... С давних пор известно, что Россия, вскоре после Абоского мира, приняла намерение отделить Финляндию от Швеции и под особенным предлогом её независимости в самом деле превратить ее в русское поместье, какова ныне действительно Курляндия. Хотя и эти умыслы России были тогда в самом начале подавлены более по привязанности финнов к Швеции и оставшимися в свежей памяти у жителей Финляндии опустошениями, причиненными русскими во время войны Карла XII и 1741 года, нежели умеренным поведением России».

Екатерина не оставила декларации без ответа. Она сама, в сотрудничестве чиновников Коха и Вейдемейера, очень усердно работала над отповедью и результатом явились «Примечании и исторические объяснении на объявление его величества короля шведского, изданное в Гельсингфорсе в 21 день июля, 1788 года».

Примечания и объяснения написаны были на немецком языке и переведены на русский Вейдемейером и напечатаны в Петербурге.

«Легко написать, — читаем в ответе, — но трудно доказать, что Россия только занята потрясением шведского престола. Это должно признавать сущею клеветой и неправдой. Россия не только не старалась о поколебании шведского престола, но даже заботилась тщательно о сохранении древней конституции»...

«Что касается до обвинения России в видах на Финляндию, то должно принять в соображение следующее:

Россия в нынешнем столетии два раза покорила всю Финляндию. Вследствие прилиминарных статей Абовского мирного договора нынешний королевский дом получил шведскую корону, за что Швеции возвращена Финляндия до реки Кюмени. Следовательно, тогда кончились все замыслы о независимости Финляндии. Но могла ли Россия подумать о возобновлении таких замыслов посреди мира? Могла ли она так явно нарушать торжественные обязательства трактатов? О том не находится ни малейших следов. Обвинение, что Россия, под предлогом независимости Финляндии, хотела превратить ее в русское поместье, каковое теперь Курляндия, не имеет основания, потому что, во-первых, Шведская Финляндия могла бы быть совершенно независимой от Швеции и России, не составляя поместье одного или другого своих соседей. Конечно, было бы неудивительно, если бы при настоящих обстоятельствах финны желали независимости. Король это понимает и старается упредить такое событие. Во-вторых, полезнее ли для Шведской Финляндии, чтоб опа не зависела от обоих соседей или лучше ли, чтоб она была утесняема, изнуряема и высосана одним соседом, или завоевана другим, это предоставляется на благорассуждение самих финнов. Они должны знать, что им выгоднее. Известно, однако, сколько Швеция имеет ежегодно прибыли от Финляндии, и сколько Финляндия потерпела за Швецию. Можно поэтому легко определить, которая из обеих в долгу у другой остается. России нечего требовать от Шведской Финляндии, нечего желать от финнов, кроме спокойствия и безопасного соседства, хотя бы они были шведские подданные или независимые люди. Если же этот народ, нуждающийся постоянно в произведениях России, требовал бы единодушно русской защиты, то нечего бы тому дивиться, потому что он таким образом отделил бы от своей земли Швецию и Россию, которым Финляндия всегда была местом боя. Так как в Швеции и Финляндии государственная конституция, законы и трактаты неоспоримо потрясены и ниспровержены, как неправедным королевским объявлением войны, так и разными другими хитростями, то каждый швед и финн может теперь спросить по справедливости: кому он обязан послушанием, в ком теперь существует законная власть, кто должен положить пределы настоящему неудобству? Поэтому обе нации требуют созвания сейма. они знают, что король нарушил мир с Россией без причины.

Привязанность финнов к Швеции была велика; неоднократно они жертвовали для Швеции самих себя, свое отечество и имение. Но такова ли была признательность и попечение Швеции о Финляндии? Известно, что во время неурожая, продолжавшегося несколько лет, финны претерпели бы великий голод, если бы Россия не открыла им своих житниц, а при умножении недостатка — и императорских запасных магазинов. Об этом, конечно, в объявлении ничего не говорится.

Король говорит о путешествии одного русского генерала по Финляндии в 1786 году. Если бы путешествия на границы и любопытство генералов могли служить причиной войны против какого либо государства, то Россия могла бы за такое в объявлении упомянутое одно путешествие заплатить в десятеро и более таковою же монетою; ибо при начатии войны, в Петербурге и Кронштадте было множество шведских офицеров всякого состояния, с разными замыслами и затеями, приезжавших иногда курьерами, не упоминая о том, что приятнейшая прогулка секретаря шведского посольства была два раза в неделю из Петербурга в Ораниенбаум, откуда он, перерядись, езжал в Кронштадт для ближайшего осмотра морских вооружений и для узнания, сколько кораблей и военных отправляются в море.

Шведская нация призвала на престол нынешний дом королевский, так отчего главе оного стало вдруг столь несносно слышать название нации, и как мог русский министр расторгнуть союз между королем и его народом? Это подлинно одни только слова без всякого смысла».

Записка Густава циркулировала по Европе. Его упреки были разнесены по разным государствам. Для противовеса им к Гримму и Циммерману были отправлены переводы русского манифеста о войне; для этой же цели Екатерина следила за журналистикой, и замечая иногда невыгодное для России настроение, старалась противодействовать ему. В «Петербургских Ведомостях» о записке Густава было напечатано «о неприятных и нимало не сходных с истиной изъяснениях короля». В письме к Иосифу II Екатерина назвала Густава вторым Дон-Кихотом. «Примечания» Екатерины разрослись в значительную брошюру. Ее перевели на разные языки и приняли меры к её распространению. В приложении к «Примечаниям» находилось несколько документов. Вообще надо признать, что возражения Густаву были сделаны с знанием дела и удачными историческими справками. — Почитатель Императрицы, гр. Сегюр, объявил «Примечания» «énergique et sublime»; по его же мнению, шведская декларация написана черным вороньим пером, а ответ — пером орла.

С целью представить своего противника в карикатурном виде и высмеять его, Екатерина сочинила на Густава французские стихи и приказала отыскать «Сказку Фуфлыга-Богатырь», чтобы сделать оперу. Опера действительно была составлена; она известна под именем «Горе-Богатырь» и в ней, несомненно, выведен шведский король. Об этом свидетельствует Храповицкий, у которого отмечено: «Читали начало комической оперы «Кослав». Тут представляется приготовление на