Конечно, я злилась на себя и корила за легкомыслие, но гормоны, что поделаешь, действовали сильнее, чем доводы разума. И только химическими реакциями в организме можно объяснить, что я не вырвала руку из цепких пальцев Вадима, когда тот вдруг схватил мою кисть и резко встряхнул.

– Чего молчишь? – спросил он сердито. – Я стене рассказываю?

– Очень внимательно тебя слушаю, – огрызнулась я. – И мне действительно интересно. Но зачем задавать вопросы, если и так все понятно?

– Ну, прости. – Вадим расплылся в улыбке. В полумраке его лицо казалось почти черным, а зубы и белки глаз сверкали особенно ярко. – Тебя только зацепи!

Вдруг Добров заглушил мотор и некоторое время молча в упор рассматривал меня. А я покорно ждала, когда он покончит с этим занятием.

– Слушай, – сказал Вадим, снова блеснув полоской зубов, – я тебе верю. И, честное слово, больше ни в чем не упрекну. Отдыхай себе на здоровье! Тем более с завтрашнего дня. – Он вновь завел машину. – Одно прошу: если обещала помочь Сырме, помоги!

– Ты и тут во мне сомневаешься? – вздохнула я. – А мне и самой интересно поставить здесь спектакль. Разумеется, это громко сказано – поставить…

– Молодежи у нас нечем заняться, – отозвался Вадим. – Никаких развлечений, кроме телевизора. Сырма – молодец, взялась за восстановление клуба. Молодежь привлекла…

– А ты обещал его отремонтировать. Так Сырма сказала.

– Обещал, ну и что?

Мне почудилось недовольство в голосе Вадима.

– Великое дело! – продолжал он в том же духе. – Зато молодежь не будет по вечерам пиво глушить. А то ведь кое-кто уже и колется…

Я покачала головой.

– Вадим, скажи на милость, ты стыдишься разве, что помогаешь людям? Кстати, про мост я тоже знаю. В смысле, что ремонтируешь его. И все за свой счет?

– Вот только в мой карман не лезь! – Вадим резко вывернул руль, объезжая коров, разлегшихся поперек проезжей части. – Это не твои заботы!

Хрупкий мир грозил вот-вот лопнуть и перерасти в новый конфликт. Я поспешила сменить тему, сказала я торопливо:

– Прости, это действительно не мое дело. Но про Илико-то можно спросить?

– Можно. – Голос Вадима потеплел. – Отличный парень. Работает на стройке в Сочи. Хорошо зарабатывает.

– Но что ему мешает жениться на Сырме? Я поняла из ваших разговоров, какие-то предрассудки?

– Предрассудки, чтоб их! – в сердцах бросил Вадим. – Сырма живет, как ты знаешь, в Члоу, а Илико – в Зухбе, по ту сторону реки. Люди этих сел испокон века не знаются друг с другом. Из-за чего возникла вражда, никто уже и не помнит. Самое интересное, что в советские времена оба села были отделениями одного чайного совхоза. Пытались помирить их с помощью партийных указивок. Но не тут-то было! Кажется, отделение в Члоу стало победителем соцсоревнования, и вместо примирения вражда разгорелась с удвоенной силой. Все это последствия кровной мести.

В тот момент мы свернули на ответвление дороги. Теперь я знала, что оно ведет к дому Вадима. Ориентирами выступали две высоченные узкие башни, чьи стены напоминали вертикально поставленную мостовую. Только «брусчатка» была крупнее. Верх башен венчали крепостные зазубрины, в стенах имелись узкие бойницы. Они словно охраняли вход в ущелье, по которому вилась дорога.

– Думаешь, зачем раньше в горах строили башни? – спросил Вадим. И сам же пояснил: – В них месяцами скрывались от кровной мести. Война шла не только между селениями, но и между домами. Достаточно было сказать обидное слово, ударить человека или его лошадь камчой, просто пнуть собаку, чтобы получить пулю в лоб. И тогда мужчины поднимались в башни. Они забирали туда женщин и детей, прокопченные мясные туши, боеприпасы, наполняли водой деревянные баклаги. Мне рассказывали, бывали случаи, когда мужчины отсиживались в башнях годами. Пока кровная месть не была осуществлена, старики гневались, молодые издевались, жены отказывались ложиться в общую постель. Землю не возделывали, пропадал скот от бескормицы, гибли люди.

– Вот почему Сырма хочет поставить «Ромео и Джульетту», – вздохнула я. – Действительно, очень похожие обычаи. Война кланов…

– Сегодня Митан подарил непростой кинжал. Мергиани принадлежат к древнему роду князей Тадешкелиани. Их кровная месть с родом свана Бекмурзы продолжалась более ста лет, с начала девятнадцатого века. А закончилась, когда один из представителей рода Бекмурзы поймал и убил безобразника и самоуправца Тенгиза Тадешкелиани, чем сравнял счет. Если не ошибаюсь, на счету той и другой стороны было по пятнадцать человек.

– Этим кинжалом убили столько людей? – ужаснулась я.

– Ну, не только кинжалом. Из ружья Шалико тоже нескольких прикончили. Видела у него раритет? Чуть ли не ровесник русско-японской войны.

– Но Илико и Сырма… Тоже кровная месть между родами?

– Нет, там другая история. Как мне рассказывали, во времена коллективизации прадед Сырмы написал письмо Сталину, прося в нем, как он выразился, «о небольшом одолжении». Дескать, если уж совсем невмоготу большевикам без колхозов, пусть колхозы живут и процветают. Только не надо трогать абхазов, потому что абхазу, глядя на колхоз, хочется лечь и тихонько умереть. Естественно, письмо не дошло до Сталина. Его перехватил прадед Илико. Он работал начальником почты. И передал его в НКВД. Прадеда Сырмы арестовали и отправили в сибирские лагеря, где он и сгинул. Видно, не пережил страшные морозы. Вот отсюда и пошла вражда. Непримиримая!

– Ты думаешь, отец Илико пойдет на уступки?

– Не пойдет, даже не сомневаюсь. Но попробовать нужно. Он у меня старший на лесопилке. Очень рассудительный и неглупый малый.

Про лесопилку я не стала уточнять, а то собеседник опять рассердится, что лезу в чужой карман, и спросила:

– А что там Сырма говорила, дескать, в реку броситься придется, если не разрешат свадьбу?

– Глупости говорила, – поморщился Вадим. – Есть тут на берегу скала. Говорят, лет сто назад парень с девушкой прыгнули с нее в воду. Тоже родители не разрешили им пожениться. Я уже говорил Сырме, чтобы выбросила подобную муть из головы. А то не посмотрю, что взрослая девица, надеру уши.

– Неужели ничего, абсолютно ничего нельзя поделать?

– Эти люди не поддаются на уговоры. Обычаи – святое дело. Правда, от кровной мести раньше можно было откупиться. Плата определялась специальным судом из двенадцати родственников убийцы и тринадцати родичей убитого. Но и там все давалось непросто. Бывали случаи, когда споры приводили к новым убийствам прямо на месте судилища, и тогда вражда вспыхивала снова. Женщины просто не успевали снимать траурные одежды.

– Я уже заметила, – кивнула я. – Здесь пожилые женщины носят только черные юбки и платья.

– Так сколько у них родственников-то. Месяца не проходит, чтобы кто-то не умер.

– Может, и в случае Сырмы какой-то выкуп можно заплатить? – осторожно спросила я. – Виноватой стороне. Все-таки прадед Илико провинился…