Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он не защитил тебя, — сказал он без малейшего сомнения. — У него была единственная долбаная задача, и он ее, блядь, не выполнил.
Я покачала головой, прежде чем он закончил.
— Это не его вина. Это не его вина.
Мне казалось, что я повторяю эти слова снова и снова.
— Ты не должен этого делать. Ты не должен, — я вытянула руки вперед, ладонями вверх, медленно двигаясь к нему. Я не знала, почему мне показалось, что это хорошая идея: новая кровь и запёкшаяся кровь, жестокий взгляд на его лице.
Но чем ближе я подходила, тем ниже опускались его брови, как будто он был озадачен моим приближением, как будто не понимал, почему я рискую находиться так близко к одичавшему существу.
Я не знала, какое воспитание было у Николая или его брата, но могла себе представить. Быть мужчиной в Коза Ностре означало, что тебя воспитывали безжалостным, без любви и с суровым кулаком наперевес.
Представляю, как это было в Братве. Я представляла себе маленького Николая в детстве, его темные волосы взъерошены, голубые глаза смотрят в ужасе, когда отец заставляет его делать немыслимые вещи. Я представляла, как его лишали невинности, кусочек за кусочком, слой за слоем, пока не сформировали человека, который стоял сейчас передо мной.
Избивать до полусмерти кого-то за то, что не заметил, как я улизнула.
— Это моя вина. Не его. Ты не должен этого делать, — я заговорила тихим и мягким голосом, потянулась и обхватила его лицо с обеих сторон. Я чувствовала щетину под ладонями, и слышала, как замедляется его дыхание по мере того, как проходят секунды.
Я не решалась взглянуть на человека, на которого он только что напал, но слышала, как тот шевелится, стонет и ворчит, поднимаясь с земли. Не глядя на него, я сказала ровным, спокойным голосом:
— Тебе нужно уйти. Ты должен оставить меня и моего мужа наедине.
Николай зарычал, и я прищелкнула языком.
— Эй, сосредоточься на мне. Он никто, ясно? Он никто.
К счастью, мужчина не стал задавать вопросов и молчал. Он продолжал двигаться медленно и уверенно, вероятно, понимая, что Николай находится на грани срыва и использует насилие, чтобы донести свою точку зрения, потому что это все, что он знал, все, чему его когда-либо учили.
— Все в порядке. Я в порядке, — я провела пальцами по его скулам и, слегка надавив, наклонила его голову к себе, чтобы провести губами по его губам.
На шее и на белом воротнике его рубашки были брызги крови. Но мне было все равно. Я не могла отвлечь его от проблемы.
Несмотря на то, что мне следовало бояться его, опасаясь, что он использует эту силу против меня, я знала — он не тронет ни одного волоска на моей голове.
— Отвези меня домой, — снова прошептала я, и он вздохнул, словно выпуская на волю сдерживаемую агрессию, которая держала его в клетке. Я знала, что такого человека, как Николай, — то, что он видел и делал на протяжении всей своей жизни, — невозможно «вылечить».
И я не хотела этого.
Я просто не хотела, чтобы тьма поглотила его целиком.
Глава 23
Амара
Я чувствовала дикую энергию от Николая. Хотя мне казалось, я успокоила его еще в «Яме», только когда мы вернулись в квартиру, я осознала, насколько он мастерски умеет маскировать свои чувства.
Возможно, он немного успокоился, достаточно, чтобы не убивать того человека, к чему и шел. Так что это было так. Но теперь я была с ним наедине. Сейчас я чувствовала себя жертвенным ягненком, а он — лев, вышагивающий по своей клетке в ожидании, когда сможет расправиться со мной.
Как только мы вошли в дверь и она захлопнулась за нами, Николай направился к бару. Саша, похоже, тоже почувствовала его переменчивый нрав: она посмотрела на него, потом подошла ко мне и ткнулась носом в мою ногу, после чего направилась по коридору и скрылась из виду.
Я на мгновение замерла, глядя на него и видя, как напряжены его плечи, как под пиджаком проступают мышцы.
Я ничего не говорила, беспокоясь по поводу того, что помешать ему выместить свою агрессию на том солдате было неправильным шагом. Но что оставалось делать? Стоять и смотреть, как он убивает кого-то своими кулаками?
Я не могла бы с этим жить и с удивлением думала, как я вообще справляюсь со всем, что произошло сегодня вечером. Поэтому молча удалилась в спальню, понимая, что нам обоим, вероятно, нужно побыть поодиночке.
Именно поэтому я стояла перед окном и смотрела на город, который теперь был моим домом. Моей реальностью. На долю секунды я почувствовала приступ тоски по дому. Не по отцу, не по матери — не в том смысле, что мне не хватало ее любящих объятий и нежных слов.
Но я скучала по сестре и брату, которых часто видела. Скучала по привычному распорядку дня, по всем вещам, которые были мне знакомы. Небольшие вещи, которые удалось взять с собой, помогли почувствовать себя немного спокойнее, но все изменилось за такой короткий промежуток времени, что было трудно устоять на ногах.
Я ощущала себя как на льду, бегущей, но не продвигающейся вперед, не преодолевающей расстояние между собой и той жизнью, которая у меня была.
Со вздохом поражения, а может, признания того, что у меня нет другого выбора, кроме как ухватиться за пресловутые рога и держаться, я потянулась к молнии на платье. Несколько секунд я боролась, но потом почувствовала тяжелое присутствие позади себя, тепло тела, проникающее под кожу. Настала моя очередь напрячься, не зная, как отреагирует Николай, не зная, что он сделает.
Покажет ли он мне наконец свою истинную сторону? Станет ли он таким же, как мой отец, и будет вымещать свою агрессию на мне с помощью кулаков и жестоких слов?
И хотя в глубине души я не чувствовала, что он такой и никогда не причинит мне вреда, я была готова к этому, зная, что могу бороться сколько угодно, но он был больше, сильнее. Я закрыла глаза, когда почувствовала, как он осторожно отвел мою руку от молнии, кончики его пальцев скользнули по выемке в задней части платья.
Мгновение спустя он уже тянул молнию вниз, и звук расстегивающихся зубцов показался мне слишком громким в тихой комнате. Я почувствовала, как
