Тот, о ком они кричали, должен был вот-вот дать о себе знать.

Я держалась у самой дальней стены, но мое внимание было приковано к клетке. С каждой секундой толпа становилась все более неистовой, как будто все, что должно было произойти, было тем, ради чего они сюда пришли.

Остановившись в углу зала, я встала на носочки, чтобы хорошо видеть клетку. Диктор начал что-то говорить сверху, но толпа не затихала в достаточной степени, чтобы я смогла понять или услышать. А через секунду толпа разразилась криками и ревом, и, клянусь, все внутри зала задрожало, стены грозили рассыпаться от силы напряжения.

Я ничего не могла разглядеть — ни из-за большого количества людей, ни из-за моего роста. Я подумывала о том, чтобы переместиться еще выше, когда увидела макушку темной головы и широкие, голые татуированные плечи.

Толпа немного успокоилась, когда диктор снова заговорил, и на ринг поднялся человек-зверь.

— Единственный. Ебаный в рот только один. Разорение на этом блядском ринге для уничтожения.

Раскалывающий череп шум поднялся такой, от которого пришлось закрыть уши.

— Я знаю, сегодня у нас в толпе есть новички. Приготовьтесь, больные мудаки, посмотреть на человека, которого они называют Руиной, русская машина для убийства, которая является признанным социопатом.

После этого толпа взорвалась от восторга.

И тут я увидела его, громадного зверя, по сравнению с которым Николай казался почти… хрупким. А все потому, что, заглянув в его лицо, я не увидела там абсолютно ничего.

Ничего, кроме сосредоточенности, концентрации и явной потребности в разрушении, от которого произошло его имя.

Всю переднюю часть его груди занимала массивная волчья голова — рычащий зверь со смертью в глазах и кровью на морде. Его тело покрывали знаки принадлежности к Братве, вытатуированные на его покрытой шрамами, загорелой плоти.

Я застыла на месте, наблюдая, как в клетку входит его противник — мужчина не такой высокий и мускулистый, но все равно крепкий, его руки были похожи на наковальни, а лысая голова покрыта размашистыми чернилами.

Не знаю, сколько времени я простояла там после того, как они начали драться, но когда кровь и слюна окрасили пол, когда посыпались удары, откушенная плоть, треск ломаемых костей, крики и рев боли и насилия, я поняла, что совершила ошибку.

Ужасную ошибку. Я должна была послушать Николая. Не стоило приходить сюда, не стоило лезть туда, где мне не место.

Я отступала назад, держась одной рукой за спину, пока не коснулась холодной стены. Другой рукой я обхватила ремешки своих туфель, сжимая их с такой силой, что костяшки пальцев болели.

Я не отвлекалась от клетки, пока не продвинулась на десять футов или около того, не считая, что зашла так далеко в этот подземный гроб. Вот чем было это место. Дом смерти.

Я уже собиралась повернуться и бежать обратно наверх, на верхний этаж, чтобы забаррикадироваться в кабинете. Но когда я заметила Николая, стоящего в стороне от клетки, его темную голову, низко склоненную, когда кто-то что-то говорил ему на ухо и передавал толстый желтый конверт, то снова застыла на месте.

Хотя Николай стоял неподвижно, нахмурившись, не предпринимая ничего угрожающего, он излучал силу и мощь, доминирование и суровость по отношению к тому, кто выходил против него.

Толпа взревела, и я переключила внимание на клетку, увидела, как Разорение повалил другого бойца на землю и начал бить кулаком по его голове. Кровь брызнула во все стороны, и, оглянувшись на Николая, я наблюдала, как он смотрит в клетку, на щеке у него брызги крови.

Он провел пальцем по этой крови, на его лице появилась медленная ухмылка, словно он получал удовольствие от насилия. Я снова сжала бедра, когда волна жара хлынула в меня.

А потом все закончилось, бой завершился, Разорение слез со своего неподвижного противника, его грудь вздымалась и опускалась, пот и кровь стекали с его тела. И я не думала, что последнее принадлежит ему. Ни капли.

Разорение подошел к краю клетки и обхватил руками ограждение, напрягая бицепсы. Николай шагнул вперед, и я видела, как шевелится его рот, как он кивнул один раз. Я сделала шаг вперед, какая-то невидимая сила потянула меня к мужу.

Но не успела я двинуться с места, как тяжелая рука обхватила меня за талию и дернула назад с такой силой, что моя голова запрокинулась назад, туфли выпали из пальцев, и я вскрикнула от боли.

Я инстинктивно потянулась к руке, вцепилась в нее, пытаясь оторвать от себя, но хватка была железной, как тиски. И чем сильнее я боролась, тем сильнее меня утягивало в темные дали.

Когда я провела ногтями по предплечью, прозвучал хрип, а когда я углубилась в тень, раздался негромкий смех.

За моей спиной раздалась череда грубых русских слов, затем последовал ответ второго мужчины, о котором я не подозревала. Снова смех, снова меня потянули дальше от толпы, пока не отбросили в сторону, и я упала на колени.

Еще один резкий крик вырвался из меня, когда мои ладони и колени соприкоснулись с немилосердным цементом. Они снова начали смеяться и говорить по-русски, и я быстро поднялась с земли и повернулась к ним лицом, держа их обоих в поле зрения.

Они затащили меня в какой-то закуток. Я видела, как в проем проникает свет из главной комнаты. Слышались крики и рев толпы, но они загораживали вход, и попытка пройти мимо них не увечится успехом.

— Вы совершаете ошибку, — сказала я с большей убежденностью, чем думала. Я открыла рот, чтобы сказать им, что Николай — мой муж, используя статус и власть супруга, чтобы вселить в них страх перед богом и Братвой.

Но прежде чем я успела произнести хоть слово, один из них набросился на меня, обхватил рукой за горло и с силой прижал к стене.

Он сказал что-то тихое, тягучее и, несомненно, отвратительное. Когда он наклонился ближе, я повернула голову и снова начала бороться с ним.

Мне удалось поднять ногу и ударить его коленом в пах, и мое удовольствие было удовлетворено, когда он застонал от боли. Он прорычал что-то неприятное в сторону моего лица, и я приготовилась к удару, который, несомненно, последует, но грубое ворчание и стон в коридоре заставили нас обоих напрячься.

Я услышала, как что-то ударилось о землю, а затем раздался мясистый, влажный звук. А потом человек, прижимавший меня к стене, отстранился от меня, и движение было таким неожиданным, что я обмякла.

Глазам потребовалось