– Ящик подождет, – улыбнулся Гуров. – Сам говоришь, что я тут не в последний раз. Только у меня ведь главное дело там, в Москве.

– Ну, в Москве! – нетерпеливо махнул рукой Крылатов. – Так, семечки… Зато здесь мы какое дело провернули! Прошел наш жесткий вариант, а?! Страшновато, конечно, все это на свет вытаскивать, но держать такого человека на свободе еще страшнее, по-моему… И бизнес его паскудный… Так что ты давай скорее обратно! Я твоему начальству каждый день названивать буду. А твое дело и без тебя доделают.

Гуров опять улыбнулся. Говоря про свое дело, он имел в виду прежде всего свою семью, свою любовь и свою вечную вину. А поднимаясь по трапу самолета, он еще раз дал себе зарок начать новую жизнь. На этот раз никаких компромиссов не будет. Вот только закончит это страшное дело – и все, больше никаких компромиссов.

Выбравшись на шоссе, Гладилин почувствовал себя немного лучше. Салон машины, эта замкнутая оболочка из тонкого металла, был для него сейчас чем-то вроде раковины, куда он прятал голову от ударов судьбы – он был под защитой добрых сил, спрятанных под железной кожей «Жигулей». Спасительное одиночество, убаюкивающее урчание мотора, гладкий асфальт, мягкие сумерки, в которых светятся желтеющие рощи вдоль дороги. Это создавало иллюзию независимости. Будто не было этого суматошного, тягостного, унизительного воскресенья, еще одного в череде точно таких же бестолковых и унизительных воскресений. Самое неприятное, что выбора у него никакого не было. На свою Голгофу Гладилин шел сознательно и добровольно. Да иначе он поступить и не мог. По воскресеньям Гладилин навещал сына.

Это продолжалось уже без малого два года – с тех пор, как они с Кристиной оформили наконец официальный развод и с облегчением помахали друг другу ручкой. В первые дни пьянящее чувство свободы вытеснило из души Гладилина все прочие чувства. На какое-то время ему даже показалось, что он счастлив и что его существование приобрело конкретный и ясный смысл, который он едва не потерял, оказавшись в ловушке семейных обязательств. Это звучало жестоко, но разве не жестоко поступили с ним? Он был готов быть отцом и мужем, но отнюдь не рабочим муравьем, который неутомимо тащит что-то в закрома, повинуясь инстинктам, причем даже не своим, а инстинктам жены, которые в их семье постепенно приобрели статус закона.

Когда-то Гладилин любил ее – от такого факта никуда не денешься. Но это довольно быстро прошло, как только он догадался «поверить алгеброй гармонию». Гладилин вдруг обнаружил, что связал судьбу совсем не с той женщиной, которой назначал когда-то свидания и обнимался под синими звездами. Кристина неожиданно оказалась совсем не романтической, а претенциозной особой. Начать с того, что, как выяснилось, ее и звали-то вовсе не Кристиной – в паспорте стояло имя Екатерина, – но по каким-то сложным внутренним причинам жена придумала себе новое. Она выстраивала свой собственный мир, где все должно было выглядеть эффектным и роскошным – имена, квартиры, машины и, разумеется, мужчины.

Насчет Гладилина она, конечно, просчиталась. Как говорится, и на старуху бывает проруха. В те времена с квартиркой в не самом худшем районе Москвы, с почти новыми «Жигулями» он смотрелся почти богачом. Преподаватель университета, кандидат биологических наук – в те времена это звучало. Все, чего требовала тогда от Гладилина Кристина, – это стать доктором. Теперь это ее желание казалось ему вполне безобидным, почти романтическим.

Но потом все в одночасье изменилось. Мир перевернулся вверх дном. Откуда-то появились бешеные деньги, сверкающие лимузины на улицах, невиданные элитные дома с охраной, казино, бутики, ночные клубы, салоны. Вывески горели ослепительным огнем, а цены были умопомрачительными. На фоне этих огней фигура Гладилина заметно поблекла. Он не только не сумел занять в новом мире достойное место, но даже не особенно к этому и стремился. Как выразилась по этому поводу Кристина, проявил полную несостоятельность как мужчина.

И еще она говорила, что давала Гладилину шанс. Что это означало, было не совсем понятно. Точно знал Гладилин только одно – шансом он воспользоваться не сумел. В этом забеге выиграла, что называется, темная лошадка. Точнее сказать, жеребец. Звали жеребца Владимиром Игнатьевичем Кудасовым, и он владел несколькими магазинами в Раменском. Видимо, он имел непосредственное отношение к тому сверкающему миру, куда так стремилась Кристина. Для Гладилина внезапное появление соперника было сюрпризом, но еще большим сюрпризом оказалось для него намерение жены развестись, чтобы начать жизнь «с листа», как она выразилась.

Гладилин вынужден был отдать должное господину Кудасову – тот оказался способен на благородный поступок. Мнение Гладилина о «новых русских» сложилось в основном под влиянием анекдотов о них, но жизнь была сложнее. Видимо, в глазах Кудасова именно такая женщина, как Кристина, являлась воплощением хранительницы домашнего очага – он в ней нуждался и был согласен на все – на потерю свободы, на брак, на чужого ребенка.

Да, его наследник, его сын, восьмилетний Колька, жил теперь в чужой семье, учился звать папой «нового русского» и, кажется, был вполне счастлив. Гладилина это коробило, но поделать он ничего не мог. Приходилось смотреть правде в глаза – сыну нравился Кудасов. И тот, судя по всему, относился к ребенку совсем неплохо. Дело дошло до того, что Кудасов начал все чаще заговаривать об усыновлении. Большего унижения и придумать было невозможно.

Движение на шоссе было не слишком оживленное, и Гладилин обратил внимание на ярко-красный автомобиль, обогнавший его на повороте. Автомобиль был иностранный, но Гладилин затруднился определить марку – он не слишком в этом разбирался. Вообще, он с трудом осваивал любую технику, будь то автомобиль, или магнитофон, или даже простая электробритва – машины не любили его. Свои «Жигули» при малейшей неисправности он неизменно сдавал в автосервис, хотя было это накладно. Втайне он даже жалел, что жена при разводе не отобрала у него машину. Впрочем, на этот раз она оказалась на редкость равнодушна к совместно нажитому «богатству» – видимо, господин Кудасов сумел убедить ее, что предоставит ей в сто раз больше, хотя бы и в Раменском. Специальными подсчетами Гладилин не занимался, но машина у Кудасова явно была не одна. Сам он катался на «Ауди», а преобразившаяся и воспрянувшая духом Кристина имела в личном распоряжении «Фольксваген» – кстати, ярко-красный и совсем новый.

Правда, машина, проскочившая мимо Гладилина, на машину бывшей жены совсем не походила, но ее торжествующая расцветка неприятно резанула по глазам, и настроение у Гладилина снова испортилось. К тому же у него здорово схватило живот. Боль была режущей, едва выносимой, будто внутри кто-то невидимый кромсал его внутренности. Гладилин был вынужден притормозить и отдышаться.

В довершение ко всем неприятностям этого дня Гладилин умудрился чем-то слегка отравиться. Скорее всего, это были сосиски, которыми он пообедал в какой-то забегаловке, прежде чем ехать в Раменское. После развода ему никак не удавалось решить проблему питания, и ел он что попало и где попало, и не всегда это сходило ему с рук. Но в доме Кудасова он не проглотил бы и крошки – такую он занял позицию. Наверное, это была глупая позиция, но она хоть как-то приподнимала Гладилина в собственных глазах.