привилегиях и власти, не хватает свободы? Или просто надоело бояться, что Сноу отравит его устрицами?

Думаю про стыд Вита из-за дедушки, который сочувствовал мятежникам. Похоже, здесь это обычное дело, но кем был его дедушка? Житель Капитолия, который выбрал сторону дистриктов. И кто-то помог Бити подменить талисманы. Возможно, Плутарх говорит правду. Я не узнаю наверняка, пока не попаду на арену и не рассмотрю как следует те холмики, если они вообще существуют.

В библиотеке Лулу задувает свечи и жадно вдыхает дым, кружащийся над сгоревшими фитилями. Запах и меня переносит домой ненадолго: темные зимние ночи, последнее впечатление дня перед тем, как нырнуть под одеяло. Может, и на Лулу дым навевает схожие воспоминания? Как тот хлеб с зернышками. Какие-нибудь глубокие и давние воспоминания о Дистрикте-11, где ее любили, где о ней заботились.

Вайет уговаривает девочку посидеть спокойно, потом наступает моя очередь позировать перед камерой. Нам показывают результаты, и они не в пример лучше, чем наши снимки в шахтерских комбинезонах, когда нас снимали в фургоне, скованных одной цепью. И вновь, как и в случае съемок Жатвы, за это нам нужно благодарить Плутарха.

Он решает проинструктировать нас всех сразу, чтобы не повторять одно и то же каждому.

– Давайте расскажу, что мы с Хеймитчем обсуждали.

«Да, – думаю я, – и мне заодно».

– Начнем с основ. Общественным мнением управляют эмоции. Люди реагируют на события эмоционально, а потом подбирают логические доводы, – говорит Плутарх.

– Вряд ли это разумно, – взволнованно возражает Вайет. Представляю, как негодует от этой мысли его мозг-калькулятор!

– Я и не говорил, что это разумно – просто так оно и есть. Заставьте публику вам сочувствовать, и она найдет логические обоснования, почему вы – именно тот трибут, которого стоит поддержать, – объясняет Плутарх.

– Они нас ненавидят, – парирует Вайет. – Смотрят, как мы убивает друг друга им на потеху.

Плутарх отметает его аргумент:

– Они смотрят на это иначе. Поддерживать Голодные игры – для них патриотический долг.

– Какая разница! – восклицает Мейсили. – Мы все для них враги.

– Конечно, и тем не менее им нужно кого-нибудь поддерживать. Почему бы не вас? Вы, новички, проделали отличную работу, показав себя достойными противниками профи. Честно говоря, я думаю, что капитолийская публика находит вас гораздо более интересными, как ни странно, потому что вы не пытаетесь ей угодить.

– Вы имеете в виду, что, в отличие от профи, мы не подлизы, – заключает Мейсили.

– Верно! В последнее время в Капитолии многих тревожит, что жители дистриктов норовят сюда прорваться. И для этого есть основания, особенно если говорить о людях из Первого и Второго, которые тесно с нами сотрудничают. Роскошь и армия, знаете ли. Уроженцы Капитолия, приписанные туда, завели семьи и хотят перевезти их сюда. Но вы же – типичные представители дистриктов. И если это подчеркнете, то профи, которые платят за участие в Играх и пытаются быть бо́льшими капитолийцами, чем сами жители Капитолия, испытают еще большее общественное неодобрение.

Очень-очень редко девушка из Шлака влюбляется в миротворца и рожает от него ребенка, навлекая на себя огромное общественное порицание в Двенадцатом. И речи нет о том, чтобы ребенка забрали в Капитолий. Отцы от таких детей отрекаются и просят перевода в другой дистрикт.

– Пока мы зовем их профи, создается впечатление, что они – лучше нас, – замечает Мейсили. – Давайте придумаем для них какую-нибудь дурацкую кличку.

– Осмеяние! Превосходно! – кричит Плутарх. – Дешево, зато эффективно.

Хеймитчуха-почесуха. Ага. Дешево, зато эффективно.

– Прозвище должно намекать на их глупость, но само не быть глупым, – продолжает Плутарх. – Нужна игра слов. Что-нибудь остроумное и легко запоминающееся, можно в рифму. Только не грубое – это все-таки шоу для семейного просмотра.

Мы играем словами. Подлизы, подхалимы, перебежчики, притворщики, предатели, подражатели. Ничего не подходит.

– Нам нужен образ, взятый из реальной жизни, – говорит Мейсили. – Вот почему прозвище Недди-новичок к нам прилипло! Нам нужно слово, означающее бледную копию чего-то. Вроде искусственного подсластителя, который кондитерам приходится использовать вместо настоящего, слишком дорогого сахара. Только хуже.

– Порошковое молоко, – говорит Вайет.

– Искусственная кожа, – подхватывает Эффи.

Мне вспоминается пиво, которое продают в капитолийской лавке, – жидкое, кислое и слабое. У нас шутят, что бочонка не хватит, чтобы напоить твою маму.

– Псевдопиво, – предлагаю я.

Все смеются. Слово уже звучит как шутка.

– Псевдопиво – для псевдопрофи! – восклицает Вайет. – Какие профи, такое и пиво!

– Думаю, в этом что-то есть, – одобряет Плутарх. – Хеймитч, почему бы не начать тебе? Ты уже ввел бутлегерскую тему, людям понравилось. Самый запоминающийся момент вечера.

Мы сочиняем маленькую сценку, в которой Плутарх спрашивает меня про наших соперников, и я говорю: «Дома, в Двенадцатом, где знают толк в выпивке, – я делаю вид, что стряхиваю пылинку с жилета, расшитого коктейльными бокалами, – мы называем их псевдопрофи по аналогии с псевдопивом. Ну, вы знаете это пиво – никакого пива, сплошная пена».

Мы обыгрываем слоган, заменяем «никакого пива» на «никакого кайфа», чтобы не повторяться. Потом сочиняем еще несколько шуток для разнообразия. Мейсили выдает: «Никаких бриджей, сплошное хвастовство», поскольку она увлекается модой, Вайет придумывает карточный вариант: «Никаких козырей, сплошной блеф». Лулу явно не в состоянии придумывать – свернулась калачиком на пару со змеей, поэтому для нее мы подбираем старое доброе: «Никаких укусов, сплошное тявканье». Вайет упрашивает ее сказать это всего разок, на камеру. Змея показывает зубы на слове «укусов», так что все удачно.

Плутарх выглядит совершенно счастливым, говорит, что сможет собрать кусочки записи в отличный ролик. Он вздыхает, вспомнив, какие в прошлом были инструменты и возможности – они едва не уничтожили человечество, потому что могли создать любой сценарий с любым человеком.

– Причем за считаные секунды! – Он щелкает пальцами, подчеркивая мгновенность процесса. – Пожалуй, не зря от таких технологий отказались и запретили использовать, учитывая натуру человека. Мы и без них едва не смели себя с лица земли, так что можете себе представить… Но какие они давали возможности!

Да уж, поразительно, что люди все еще живы, учитывая нашу природу.

У Лулу сбегает змея, и мы собираемся пуститься на поиски, как вдруг Плутарх бросает взгляд на часы на каминной полке и машет в сторону двери.

– Не беда, не беда. Нужно поскорее уложить вас в постель. Завтра начнется шоу.

Ведя нас мимо всех Хевенсби, он разглагольствует о том, что теперь все захотят попасть в повозку с оркестром, имея в виду, что люди всегда стремятся примкнуть к чему-то популярному. Его слова заставляют меня вспомнить про наших музыкантов, которые раньше действительно разъезжали в повозке и были настоящим бродячим оркестром. Мы подходим к