— Странно, что вы вспомнили о страхе божьем, — заметила Новицкая. — Вы же, наверное, безбожник, как все предатели родины.

— Не более странно, — парировал я, — чем православная замужем за католиком.

— Тадеуш тоже православный! — возмутилась агентесса. — Хотя и поляк.

Ну да. С тех пор, как святой престол в Ватикане окончательно узурпировала нигерийская мафия, для московских миссионеров в Восточной Европе наступил прямо-таки рай земной.

— Кать, — робко вмешался в наш не вполне, признаюсь, вразумительный диалог один из рискунов, — о чем это он?

Я скинул ей на инфор простенькую иконку: ваша очередь, мадам.

— О том, Никитушко, — с преувеличенным терпением отозвалась Новицкая, — что еще до рассвета сюда нагрянет орда голубцов и наведет порядок, как они его понимают.

— Ну, Кит, — с бессильной злостью прошипел другой, не вставая с газона, — какого черта ты спрашивал?!

— В принципе, — задумчиво промолвил я, поглядывая в мутное небо, — я мог бы воспользоваться своими полномочиями. Объявить амнистию, выполнить кое-какие требования протестантов, поставить домен в очередь на самоуправление… — Наживка, заброшенная не для русской агентессы, а для внимательно прислушивающихся рискунов. — Но все это при одном условии.

— Каком? — сухо поинтересовалась Новицкая.

Вот тут я сорвался.

— Мне! — заорал я. — Нужен! Убийца! Сайкса! — Перевел дух и добавил: — Сегодня!!!

Потому что полномочия мои действуют, только пока идет расследование. И только в той мере, в какой оно окажется успешным.

— Хорошо. — Катерина Новицкая с трудом наклонила голову. Я понимал ее: провалить задание — позорно, а именно это она сделала, позволив Ибару действовать в колонии. — Идемте. Я помогу вам.

— А по дороге расскажите, — попросил я, — чего добивалось правительство Империи, направив вас сюда.

Мы двинулись в сторону площади-трилистника быстрым шагом — рискуны с трудом поспевали за нами. Я торопился не только потому, что над Узким морем уже заиграл серебряным блеском вонзенный в небо клинок — то, что на Земле назвали бы «волчьим хвостом», предвестником рассвета. Мне было жутко холодно, несмотря на свежезаряженные батареи в куртке. Температура упала до минус восьми, и, судя по тулупчикам и ушанкам на искусственном меху, какими щеголяли альпинисты, это был еще не предел. Один секретарь знает, чего мне стоило не ежиться, когда от стужи ломило пальцы.

— России нужно пространство, — заученно оттарабанила Новицкая, без труда держась со мной рядом.

— Полторы планеты, — напомнил я. — Заря меньше Земли всего на пятнадцать процентов. Софийская Новороссия размером с Африканский континент. О каком пространстве вы говорите, если Габриэль не может принять даже ту жалкую струйку колонистов, что сюда попадает?

Агентесса покачала головой.

— Пространство… духовное, — пояснила она сквозь зубы. — Не бескрайние просторы. Империя не в силах существовать без диаспоры, потому что люди, способные жить в стабилизированном обществе, не представляют для нее ценности. А те, кто нужен России по-настоящему — лидеры, творцы, мало-мальски неординарные личности, — нарушают стабильность, и та извергает их во тьму внешнюю. Где хаос и скрежет зубовный.

— Габриэль должен был стать вашим островом Крым, — прошептал я. — Гениально.

— Что? — Новицкая нахмурилась. — Я давно не подгружала курс географии, но, по-моему, Крым — это до сих пор формально полуостров, хотя перешеек затоплен еще…

— Неважно. — Разумеется, литературу в России тоже учат немного другую. Даже старинную. — Ссылать диссидентов — невыгодно, держать при себе — опасно. Поэтому — Габриэль. Плюс контроль над разработками Башни… Да, это могло бы получиться. Конан Сайкс уже собрался намекнуть от имени Директората, что домен может стать самоуправляемым, чтобы под вашим чутким руководством превратиться в манок для тех, кто нужен и страшен России одновременно. Свободномыслящих. Но Ибар спутал вам все карты, верно?

— Да. — Новицкая стиснула зубы так, что мне почудилось, будто слышен хруст эмали. — Такое впечатление, будто ему… ей нужен хаос.

— Так и есть, — кивнул я. — Понять бы только зачем. Кому это выгодно.

— Скажите, — поинтересовалась агентесса, помолчав секунду. — Зачем вы это делаете?

— Что? — Я обернулся к ней.

— Ну… Вы могли бы просто застрелить меня, — предположила она. — Подавить мятеж силой. Просеять горожан на химдопросе. Вместо этого вы фактически встаете на нашу сторону… и обещали найти Тася, — добавила она почти застенчиво.

Положительно эта женщина влюблена в собственного мужа! Просто фантастика….

— Ну, если мы отыщем агента Ибар, то и ваш супруг окажется где-то рядом, иначе зачем бы его похищать, — ответил я. — Так что не благодарите. Что до остального… знаете, я ведь тоже русский, хотя вам трудно в это поверить.

— Несмотря на то, что вы не служите Российской империи?

— Да я ненавижу ее всеми фибрами души, — признался я. — Не Россию, а империю.

— А какая разница? — наивно поинтересовалась Новицкая.

— Огромная, — отрезал я.

— Не понимаю, — призналась она, помолчав еще немного.

— Вот-вот. — Я вздохнул. А что тут еще скажешь?

Админ-центр размещался в двухэтажном здании стандартной колониальной архитектуры — то есть собранном из пластобетонных блоков и разукрашенном снаружи виньетками из сахарно-белой силиконовой пены. Учитывая пресловутое «достоинство Колониальной службы», изнутри все это великолепие выстилала кевларовая дерюга, прошитая для экранировки серебряным волокном. На крыше поганками проросли многочисленные антенны.

На площади гудела толпа. Маленькая даже по бэйтаунским меркам — человек сто. Не очень агрессивная, судя по тому, что из окон-амбразур никто не стрелял, хотя демонстранты благоразумно обходили пряничный домик стороной. Но меня неприятно поразило, что кому-то приходит в голову митинговать, когда с северной окраины доносился вой сирен и рокот разгребающих завалы бульдозеров.

А потом я увидел, кто возглавляет толпу, и мне стало совсем грустно.

— Стойте! — шепнул я, придержав за локоть готовую рвануться вперед Новицкую. — Подождите…

— Тась!

— Это не он, — настойчиво проговорил я. — Всмотритесь.

Надо отдать имперской агентессе должное — она послушалась совета.

— Репрограмма, — процедила она с неизбывной ненавистью. — Как быстро эта тварь…

— Хуже, — поправил я. — Дело еще хуже.

Пальцы мои нашарили в кармане куртки холодную металлическую блямбу проигрывателя — наследство забитого озверевшими рискунами воришки.