Уважаемые враги! Примите смерть достойно. Но если кто-то из вас на самом деле был другом Даниле, а он этого не понял, то, умирая, скажите ему все, что думаете…

После звонка подходит Гусев.

– Вы мою работу почему смяли?

– Вашу? – делаю на слове легкий акцент.

Жду. Нет, ничего не говорит.

– Видите ли, в чем дело… Я понимаю, вам нужна оценка. И вы поступаете как обычный средний ученик: берете готовый текст из интернета. Действительно, так быстрее и проще. Но я не хочу видеть среднего ученика. Я хочу видеть Матвея.

Отворачивается.

– А Матвея, – произносит сквозь зубы, – еще в школе не стало.

⁂

Дома, поставив чайник, включаю компьютер. На днях говорила с Аськой по скайпу, и она сперва наворчала: «Не хочешь бабушке-то рассказать, что стала преподом? А меня так учила ничего не скрывать от матери!» – а потом, приглядевшись, спросила: «Ты в мою комнату переселилась, что ли?» – «У тебя как-то уютней, Аськ». На ней была вязаная кофта с большими пуговицами – незнакомая; и меня больно кольнуло: она далеко, живет сама, я уже не знаю, что носит, с кем дружит.

Среди ее вещей – книги в разноцветных обложках, игрушечный teddy bear в санта-клаусовском колпачке, усыпанная миниатюрными шишками ветка ольхи в зеленой стеклянной бутылке – среди всего этого детского и уютного я дышу иллюзией, будто у меня все еще есть семья. Хотя сейчас, спустя год после развода – целый год! ох ты ж… – начинает казаться, что на свадебной фотографии, которая висит над кроватью, вовсе не мы с Денисом, а какие-то другие люди.

Компьютер тихонько гудит, монитор его светится, в квартире тихо. Начинаю набрасывать план завтрашнего занятия. Под запись: «топос» – модель организации мышления и речи.

Первый из топосов – «имя». Слово не просто так прикрепляется к понятию, оно отражает суть названного. Возьмем для примера… да хоть что возьмем, что ближе лежит, хотя бы «школу». Лезу в этимологический словарь. Ага, пришло из греческого. Исконное значение – «время неги и безделья». Хм. Нет, ну понятно: это ж заимствование. Может, еще и не прямое, вот и получилась такая межнациональная игра в глухой телефон. Надо что-нибудь исконное поискать. «Год». Посмотрим «год». Так… «Годом в старославянском языке называлось хорошее время, праздник».

С нелепым чувством обиды – все эти слова сговорились насмехаться надо мной! – иду подогреть остывший чайник. Ночь коротка, а мне надо разобраться еще как минимум с девятью топосами.

⁂

– Матвей, как бы вы объяснили, что такое год?

– Ну… Проще всего через топос «целое – части». Триста шестьдесят пять дней.

– А как вам такое: «Триста шестьдесят пять разочарований»? Это Амброз Бирс, – прохаживаюсь между рядами. – Он написал книгу под названием «Словарь дьявола». Вот еще оттуда: «Орган, посредством которого мы думаем, будто мы думаем». Какой здесь использован топос, видите?

Они видят. И сарказм автора им по душе. Хорошо. В качестве практики будем продолжать дело Бирса. Подумайте, говорю, что написать про школу, колледж, сессию, студента, педагога, книгу, айфон… спохватившись, что даю слишком предсказуемый список, добавляю несколько абстрактных концептов: судьба, мечта… Да топосы, говорю им, топосы применяйте! «Сравнение», «цель», «свойства»…

Вызов принят.

«Сессия – время показывать знания, которых у тебя нет».

«Айфон знает о тебе больше, чем родная мать».

«Книга делает умнее только уже умных людей».

«Педагог – человек, который решает, в каком настроении будут твои родители».

«Школа – место, где дети борются за цифры».

«Судьба человека как стол – много ножек, и постоянно бьешься мизинцем».

– Ну, это они не сами придумали! – Людмила Васильевна перекладывает винегрет из кастрюльки в салатницу. – Хотя… стол-многоножка…

Мы с ней отмечаем окончание зимней сессии. Собственно, мне отмечать нечего: экзамен по русскому только летом. Однако отказаться от приглашения показалось неудобным. Да и не хотелось, честно-то говоря.

Людмила Васильевна чем-то напоминает Фомину. Странно, что с тех пор, как я ушла из театра, мы ни разу не виделись, даже случайно. Вообще после развода я перестала встречать на улицах знакомых людей. Как будто провалилась в другой слой реальности или стала для них невидимкой.

Финальный штрих: на горку винегрета водружается розочка из морковки.

– Красиво!

– Последнее время, что бы я ни готовила, получается закуска.

Чокаемся. Выпиваем. Я пришла с бутылкой красного, но Людмила Васильевна – «Ирина, ты уж прости, не пью я этого компота. Домой отнесешь» – достала из шкафчика коньяк.

Обсуждаем, конечно, экзамены.

– Попался тут одному билет по Пастернаку. Не знает. Ну, думаю, надо как-то вытягивать. «За что, – говорю, – Пастернак получил Нобелевскую премию?» Понимаю сразу, что не надо было этого спрашивать – где ему вспомнить название романа, он же его не читал. Ладно… Пусть, думаю, хоть предмет назовет, который пришел сдавать. – Она смеется хрипло и отрывисто, будто каркает. – Спрашиваю: «В какой области Пастернак получил Нобелевскую премию?» И уже ручку заношу над зачеткой, чтобы поставить ему его тройку. А он мне так неуверенно: «В Московской?»

Она опять наполняет рюмки.

– Я, Ира, всякие видела времена. И девяностые, когда есть было нечего: картошкой друг с другом делились, банки с солеными огурцами на работу таскали. Восемь месяцев без зарплаты! Шахтеры давно на рельсах сидят, а учителя – терпят. Нельзя: дети же… Но в конце концов и мы тоже… Создали забастовочный комитет, честь по чести, оформили требования. И как раз девочка пришла на работу, первого сентября. Старшекурсница из пединститута. Глаза такие… Видно, что хочет нести детям разумное, доброе, вечное. Ее на забастовку не взяли: только что устроилась, трудового спора с работодателем нет. И три недели у нас шел только ее предмет – уже не помню, что она там такое вела, историю, кажется. Сейчас бы я ей сказала: беги отсюда, ребенок! Беги, пока у тебя выбор есть, пока еще хоть где-то нужна. Но тогда я была уверена, что учитель – профессия благородная.

– А сейчас вы разве так не думаете?

– А сейчас нет такой профессии. В обществе потребления в принципе не может быть учителей. Заметила, сейчас везде в вакансиях пишут «преподаватель»? Язык не обмануть… У нас и образования уже нет, есть образовательная услуга. Вот мне тут родительница говорит: вы должны замотивировать моего сына, чтоб он хотел у вас учиться! А сын айфон из рук не выпускает, он дофаминовый наркоман давно.

– В игры играет?

– Откуда я знаю? Игры, соцсети… Я ему через плечо не заглядывала. Ведь это, Ира, в перспективе – конец нации. Ты посмотри новости, что творится – домашнее насилие, брошенные родители, девочка щенка молотком