я такую породу — этот если вцепится, то намертво! Обязательно дело до суда дотащит, если раньше его не пришьют. Честный мент, правильный. Такого нашей братве ни подкупить, ни запугать не удастся. На самом деле — редкий зверь, таких даже в нашем узком авторитетном кругу, хоть и ненавидят, но и уважение имеют!

— Ну, Галка, теперь уже всё? — поручкавшись с Сильнягиным и остальными, вновь заныл крестный. — Можно начинать?

— Да можно, уже, можно! — отмахнулась от него мать Тимохи.

— Минутку уделите, гости дорогие! — Громогласно призвал всех к вниманию Иваныч. — Весь народ для разврата собрался! — дождавшись, когда гомон стихнет, объявил он. — Прошу занимать места согласно купленным билетам! — И первым плюхнулся за стол. Дождавшись, когда все рассядутся, он поднялся со своего места и призывно воскликнул:

— Друзья, односельчане! Сегодня один из светлых дней в моей жизни — к нам в дружную семью вернулся мой любимый крестничек — Тимоха! Так пожелаем же ему никогда больше не прикасаться к той дряни, что едва не сгубила его!

«Сгубила, — пронеслось у меня в голове, — и ничего вы поделать с этим не смогли! Раньше надо было с пацаном заниматься, может, и по-другому его жизнь сложилась. На самом деле, вы не за его здоровье пьете, а за упокой души…»

Решив больше не заниматься «самокопанием», я с удовольствием погрузился в праздничную атмосферу, царящую за общим столом. Деревня-то, на самом деле, и не такая уж и большая — сидящих за столами даже сотни не наберется, а мне крестный про несколько сотен говорил. Скорее всего, несколько сотен тут во времена СССР проживало, а теперь молодежь все время норовит в город смыться в поисках лучшей доли.

Возвращаются, конечно, но не все — а отдельные личности, кто в городах пристроиться не сумел. А если судить по наличию молодежи, примерно моего (Тимохиного) возраста, то за столом я так никого и не приметил. Явно вымирающая деревня. И сколько еще таких на обширных пространствах бывшего Советского Союза?

Однако, полностью расслабиться у меня никак не получалось — не выходила у меня из головы история с общаком, который непременно должен был сохранить Али-Баба. И не будет мне покоя, пока я об этом не узнаю. Ведь он слово давал, хранить до особого распоряжения. А распоряжения никакого и не было. Не успел я его отдать, да и слово заветное тоже с собой в могилу унес. И как сейчас относиться к Махмудке, я не представлял. Вроде бы, и другой я сейчас человек, никакими обязательствами с прошлой жизнью не связанный, но общаться с крысой, если таковым мой верный «сподвижник» окажется, мне будет западло… Ну, это на тот случай, если он общак не сберег… Только вот как об этом узнать? Может, просто спросить прямо в лоб, по-тупому?

Идея, забрезжившая в моей голове, действительно было крайне тупа и неприхотлива, но позволяла взять моего постаревшего «распорядителя воровского блага» на самый обычный понт. К тому же, нужное слово, а вернее, целую фразу, я до сих пор не забыл. И мое недавнее лечение у бабки-ведуньи, которую считала колдуньей, едва ли не каждая собака в Нахаловке, мне только на руку! И самое смешное — что так оно и было — непростая бабуля мне попалась, ох, не простая! Может, что и выгорит… Ну, а на нет — и суда нет!

Я замахнул немного водки для храбрости, все ж не каждый день у меня такая оказия случается — из мертвых восстать. Да, большую часть того, что я собирался поведать Али-Бабе, будет чистой правдой, лишь немного подредактированной мною, чтобы в нее было проще поверить. Не знаю, смогу ли провернуть этот сомнительный финт ушами, или напрочь настрою Махмуда против себя. Но лучше попробовать, чем потом жалеть, что ничего не сделал, когда такая возможность у меня была.

Поднявшись со своего места, я подошел к старику и, наклонившись к самому уху (вокруг уже стоял основательный гомон от поднабравшихся односельчан), произнес:

— Дед, есть серьезный базар.

Старик, который не выпил за столом ни капли спиртного, слегка развернулся, встречаясь со мной взглядом:

— Настолько серьезный, Тимка, что попозже никак нельзя?

Я резко мотнул головой, а потом рубанул себя ладонью по горлу, вот так, дескать, до зарезу нужно поговорить:

— Дед, если я с тобой сейчас не побазарю, я с ума, нахрен, сойду!

— Прямо вот так? — Недоверчиво усмехнулся Махмуд. — А чего с этим не к Вальку? Или к Глашке? К Алехе, на худой конец? А? Ты ж в курсе, Тимка, что с меня мозговед хреновый — соплей не выношу!

— Да знаю я, дед, не маленький уже! А только кроме тебя мне никто не поможет! Это только тебя и меня касается.

— Ну, говори, мелкий, что там у тебя за беда стряслась? — Согласился на беседу старик.

— Дед, ну ты чего? Не здесь же? Во-первых -о шумно, а во-вторых — не стоит чужие уши греть.

Старик еще раз внимательно посмотрел на меня своими проницательными глазами (и когда только поумнел? Ведь, когда мы «расстались», был совершенно недалеким исполнителем), а после кивнул:

— Действительно. Пойдем, Тимка, куда потише.

Старик вылез из-за стола и неторопливо засеменил в сторону виднеющегося из-за деревьев особняка. Но в дом мы заходить не стали, старик свернул к беседке, где мы уже имели с ним разговор в первый день моего вселения в это тело. Махмуд уселся на лавку, а я уселся через стол напротив него, оставляя себе свободу маневра, если что-то пойдет не так. Терпеливо дождался, когда Али-Баба раскурит свой неизменный кальян и сделает пару-тройку затяжек.

— Давай, внучек, вываливай свой серьезный базар, — невозмутимо, как это умеют только азиаты, произнес таджик.

Хотя, огонек интереса в его глубоко запавших прищуренных глазах я, все-таки, заприметил. Ну, держись старый! Посмотрим, насколько это для тебя сейчас актуальна информация тридцатилетней давности.

— Э́йяфьядлайё́кюдль [5] еще курится! — членораздельно произнес я кодовую фразу, которая являлась ключом к общаку, и давала полное право распоряжаться этими финансовыми запасами.

Поначалу старик явно не догнал, что услышал из уст своего приемного внука. Однако через пару ударов сердца его узкие глазенки раскрылись и полезли на лоб, а зрачки расширились, едва ли не на всю радужку. Он поперхнулся набранным в грудь ароматным дымом кальяна и закашлялся. Похоже, не забыл Али-Баба наше волшебное «Сим-сим, откройся!».