* * *

В то же самое время ВВС РККА по-прежнему активно действовали по всей Финляндии, включая особенно мощный налет на Миккели. Он стал одним из самых кровавых за всю войну — было убито 33 мирных жителя.

У правительства не было другой альтернативы. Вечером 5 марта, после получения последнего доклада от главнокомандующего, началась жаркая дискуссия. В ее результате правительство проголосовало за принципиальное принятие советских требований в том виде, в котором они были представлены. Только один министр, все тот же Ханнула, проголосовал против. Закодированная телеграмма Молотову наконец была отправлена до полуночи. Единственным требованием смиренных финнов была просьба к Молотову согласиться на прекращение огня.

Тем временем ярые заступники Финляндии, Чемберлен и Даладье, давшие Финляндии крайний срок 5 марта для официального обращения за помощью, продолжали находиться на низком старте. Пылу союзников помогала и британская и французская пресса, которая пестрела статьями о столь обсуждаемой экспедиции для спасения Финляндии. Пусть она уже начнется, и к черту последствия! Хватит отсиживаться! Поможем финнам прямо сейчас! Если это значит войну против Советов, то пусть будет так.

«Становится ясно, что эта война — не пустяки, — гремела лондонская «Таймс» 5 марта, взывая к призраку Галлиполи в Первой мировой войне. — Нет времени для дебатов. Когда мы смотрим на анналы старых войн, мы всегда поражаемся тому, какие возможности были упущены в результате политики ложной экономии, какие неудачи постигли из-за переоценки рисков. Выдающимся примером является битва при Галлиполи в последней войне.

Давайте не будем готовиться к еще одной причине сожалеть о прошлом и о потерянных возможностях. Мы много раз уже видели, как мы упускали возможности и не вступали в дело из-за каких-то недопониманий.

Наш интерес ясен, моральная сторона дела так же понятна, как материальная. Мнение страны единодушно, оно требует не допустить падения Финляндии.

Настало время идти в еще один прорыв, в Финляндию. Если это значит войну против Советов, да будет так». Полвека спустя Генри Киссинджер удивлялся безумию операции «Эвон Хед»: «Историки все еще задаются вопросом, что нашло на Великобританию и Францию и поставило их на грань войны против СССР и Германии одновременно? Падение Франции тремя месяцами спустя показало, что все это было пустой мечтой».

Интересно, что Черчилль, который отвечал за катастрофу в Галлиполи и который вместе с Айронсайдом отвечал за то, чтобы уговорить Чемберлена ввязаться во все это скандинавское дело, начал постепенно отстраняться от него. Он увидел опасность того, что можно будет ввязаться в войну против Советов. То, что в дело вмешаются нацисты, его не смущало. Именно этого и хотел Черчилль. А вот ввязаться в войну против Германии и России — другое дело. Но Чемберлен и Даладье, уже приготовившие эту операцию-химеру, не собирались просто все отменить и выйти из игры.

* * *

Но финны в тот момент, пока Рюти и его делегаты лихорадочно паковали чемоданы для отбытия в Москву, не хотели этого. Предложение военной помощи от союзников могло стать козырем на переговорах, чтобы помочь убедить русских изменить их требования. И поэтому союзники, все еще в неведении относительно того, что Хельсинки связался с Москвой, получили обращение с просьбой дать время подумать до 12 марта.

Лондон и Париж неохотно согласились. Крайний срок был продлен. Три дивизии, выделенные для операции «Эвон Хед» и готовые к погрузке, получили приказ остановиться. Даладье, в свою очередь, начал что-то подозревать. «Мы ждем финский запрос о помощи несколько дней, — отметил он, — и сложно понять, почему они все откладывают этот запрос».

«Если он не поступит, — мрачно заметил он, — то западные страны не могут нести ответственность за статус Финляндии после войны».

* * *

На следующий день, 6 марта, премьер Ристо Рюти, все еще скрывающийся в кабинете, получил сообщение из Москвы с приглашением прислать делегацию на переговоры о мире. Однако Молотов и слышать не хотел о прекращении огня. Как русский министр иностранных дел лично сказал Вильгельму Ассарссону, шведскому послу, на его просьбу о прекращении огня: «Зачем прекращать боевые действия, если, может быть, придется их начать снова из-за разногласий?» Теперь, когда Стокгольм помог финнам отправиться в Москву, шведы начали бояться, что встреча между русскими и финнам может стать новым Мюнхеном, где Гитлер расчленил Чехословакию с благословения Чемберлена и Даладье. Это выставило бы Швецию в дурном свете, так как она (каким-то образом) подтолкнула Финляндию к столу переговоров.

Льстя Молотову, Ассарссон изо всех сил постарался сменить настроение комиссара. Он указал на то, что Красная Армия уже выполнила свое боевое задание по восстановлению своего престижа, прорвав линию Маннергейма. Эта победа затмевает все достижения германцев или союзников. Прекращение огня на финском фронте будет благородным жестом.

Его собеседник не сменил позиции. Прекращение огня будет только после подписания мирного договора, жестко заявил Молотов, а не ранее. Финны могут вести переговоры и под давлением.

Итак, под давлением, финская делегация для переговоров о мире была выбрана. В нее вошли Паасикиви, Рюти, близкий друг и соратник Маннергейма генерал Рудольф Вальден — который, как и Паасикиви, представлял Финляндию на мирных переговорах с русскими в Тарту. Вошел в делегацию и Вяйно Войонмаа, бывший министр иностранных дел и член финского парламента от социал-демократов. Таннер, который столько сделал для достижения мира, был оставлен за рамками, к его сожалению. Его присутствием боялись рассердить советских переговорщиков, которые Таннера все еще проклинали.

Наверное, это было к лучшему. Последние дни войны стали часом славы Таннера. На следующий день четыре финских делегата уехали в аэропорт Турку и начали свое путешествие в Россию окольными путями. Это нужно было для того, чтобы сбить с толку репортеров и прочих агентов. Сначала они полетели в Стокгольм, затем вернулись в Турку, затем улетели в Ригу и оттуда вылетели в Москву.

Внешне Рюти, воплощение банкира в отутюженном костюме и с аккуратным пробором, был спокоен как всегда — финансист с железными нервами. Однако можно себе представить, какие мысли обуревали его по пути в Москву. Сделает ли Сталин «широкий жест», как предположила мадам Коллонтай, и попросит меньше территорий? Сколько еще продержится побитая и истощенная финская армия на последнем рубеже обороны у врат Выборга? Как отреагируют Англия и Франция на финскую двойную игру?

Еще важнее, как отреагирует финская общественность, не говоря о войсках на фронте, когда они узнают о том, что их правительство ведет переговоры с проклятыми русскими свиньями? Смогут ли они принять мир? И какой мир они смогут принять? Явно не тот мир, который имели в виду Сталин и Молотов. В это время стальные нервы Рюти нужны были как никогда.

* * *

Это касалось и Маннергейма. Днем ранее финский главнокомандующий получил личное послание от президента Каллио с благодарностью за выдающиеся победы финского оружия к северу от Ладоги. Однако мысли Маннергейма были больше сосредоточены на боях под Выборгом и в Выборгском архипелаге и заканчивающихся резервах.