«Сейчас, как никогда, все усилия должны быть направлены на дипломатию. В наших учебных боевых центрах осталось четырнадцать батальонов, это наши последние резервы. Был отдан приказ, что эти батальоны должны быть собраны в тылу главного театра военных действий, экипированы и вооружены как можно лучше».

* * *

Все иллюзии Рюти и его делегации рассеялись утром 8 марта, когда после неспокойного сна под фактическим арестом их ввели в комнату, где сидели русские переговорщики.

Во-первых, финны были расстроены, когда увидели, что Сталина нет. Русский диктатор, очевидно рассерженный тем, насколько долго заняли дела в Финляндии, намеренно отстранился от переговоров. Вместо него финны увидели перед собой неулыбчивые лица Молотова, Жданова и заместителя начальника Генерального штаба Александра Василевского. Единственным утешением для финнов было то, что их злой гений Отто Вилле Куусинен не был приглашен.

Мрачно приступив к переговорам, Рюти зачитал заранее подготовленное заявление, в котором он просил русских изменить свои требования ради будущих добрососедских отношений. Народный комиссар иностранных дел не принял это. Вместо этого Молотов, который был хорошо знаком с британской и французской прессой, перешел в наступление.

Ответ Молотова был холоден. Финляндия зарекомендовала себя как инструмент британских и французских империалистов. Именно этого Сталин и боялся в ноябре. Молотов также подчеркнул, что и лондоская «Таймс» и «Ле Темпе» открыто призывали начать военные действия против СССР.

Рюти возразил, что его правительство вряд ли может отвечать за такие высказывания в иностранной прессе. Это так, вмешался Жданов, но финны даже не удосужились осудить эти замечания. Затем Молотов с неохотой допустил, что, возможно, Финляндия не хотела быть пешкой англо-французских стратегов, но именно так и получилось, и переговоры должны основываться на этом дипломатическом и стратегическом факте.

Затем Молотов зачитал условия мира финской делегации. Широкого жеста не было. Наоборот. Требования Кремля не уменьшились, а наоборот, увеличились. Кремль не только хотел забрать большую часть Карелии, включая Сортавалу и Виипури, и взять в долгосрочную аренду Ханко. Теперь, объявил Молотов, пока переводчик переводил его колючие слова, Россия хотела территории в районе Салла и Куусамо. Также Кремль хотел построить железную дорогу от Салла на востоке до Торнио на западе, чтобы у Швеции был доступ к Мурманской железной дороге.

В качестве уступки Петсамо отдавался финнам обратно. Но Молотов требовал свободного прохода судов через этот арктический порт в Норвегию. Наконец, и это также внушало опасения, Москва хотела, чтобы финны подписали договор о взаимопомощи и сотрудничестве, такой же, как она выжала из Эстонии, Латвии и Литвы перед их включением в мать-Россию. Шокированный Рюти пытался опротестовать эти новые требования, но Молотов резко ответил, что если эти требования для Таннера новые, то это только потому, что мадам Коллонтай, очевидно, забыла о них упомянуть.

Оказалось, что Молотов не сообщил о новых требованиях и шведам, которые были не менее шокированы, в особенности когда услышали, что русские планируют построить железную дорогу поперек Финляндии. Это могло толковаться как угроза безопасности Швеции, причем серьезная. Кристиан Гюнтер сердито предупредил мадам Коллонтай, что это требование может заставить его правительство изменить свое отношение ко всему делу.

Однако Молотов и это учел. Его не беспокоили шведы. Ему нужно было получить то, что он хотел, от финнов, и он не собирался останавливаться, пока этого не получит. «В обращении с финской делегацией, — пишет о Молотове Якобсон, — он был буквально беспощаден».

Он отказался обсуждать отдельные пункты советского варианта договора: он должен был быть принят или отвергнут полностью. Однако договор был написан столь расплывчато, что Рюти не понял, что его просили подписать. Новая граница, например, была обозначена только кратким списком населенных пунктов, карта, на которой она была начерчена, была устаревшей и малого масштаба, и линия была настолько толстой, что давала основания для разных толкований.

Молотов отказался сделать уточнения.

«Все это можно утрясти позже», — ответил он с непроницаемым лицом. Обескураженные новыми требованиями, Рюти и его коллеги удалились, заявив, что не могут принять новые условия мира без консультаций с Хельсинки, и первый раунд «мирных» переговоров завершился. Все страхи Рюти стали реальностью. Финны попали в ловушку, из которой не было выхода.

С другой стороны, оставались еще французы и британцы.

* * *

Разумеется, британцы и французы узнали о переговорах в Москве и были недовольны.

«Финляндия сама может принимать решения, — заявил рассерженный представитель французов вечером 8 февраля. Финское правительство все еще приходило в себя от новых требований русских. — Если она хочет сражаться и взывает к Франции о помощи, она может быть уверена в нашем твердом и незамедлительном ответе». Сигнал французов был ясен: либо вы нас зовете, либо мы умываем руки.

«Мы знаем, что Россия боится, что вы обратитесь к союзникам, — предупредил Даладье, — поскольку она боится, что интервенция с нашей стороны приведет Россию к катастрофе, она сейчас хочет заключить мир и уничтожить вас позднее (курсив автора)». Здравый смысл здесь был. Но кто может гарантировать, что Финляндия не будет уничтожена до того, как прибудут союзники? В этом был ключевой момент.

* * *

Пока суд да дело, финский народ, который имел крайне размытую картину событий на фронте и не имел никакой информации о делах на дипломатическом фронте, ломал голову над официальным коммюнике, опубликованном в газетах.

«По информации в распоряжении Финского правительства, СССР, похоже, планирует представить новые требования Финляндии, более обширные, чем прошлой осенью. Однако детали этих требований отсутствуют».

«Те, кто это прочел, решили, что мира не будет, — пишет Лэнгдон-Дейвис в своих воспоминаниях. — Они не знали о тысячах русских, которые шли вперед по льду Выборгского и Финского залива».

* * *

Именно в такой апокалиптической обстановке финское правительство, теперь уже получив шокирующую телеграмму от Рюти, собралось на заседание вечером 9 марта 1940 года в Банке Финляндии. Незадолго до первого заседания, назначенного на 5 вечера, на Таннера набросилась свора американских и британских журналистов, жаждущих узнать о тайных переговорах.

Уставший от недосыпа, внезапных телефонных звонков и посетителей, Таннер как мог отбивался от жадных до сенсаций репортеров. Выдержка из поспешного интервью, данного британской газете «Санди Экспресс», показывает это.

«ВОПРОС: Финляндия получила предложение о мире? Если да, то как, когда и где?

ОТВЕТ: Могу только сказать вам, что определенные предложения мы получили и рассматриваем их.

ВОПРОС: Финляндия ответила на них?

ОТВЕТ: Не могу вам сказать. Весь мир полон слухов. Мы хотим ответить на все вопросы, но сейчас я не могу сказать вам, что происходит. Вот и все».