* * *

В России тоже был траур, но очень краткий. В дни после окончания войны коммунистическое руководство устроило свое шоу из «победы над белогвардейщиной». Страницы «Правды» были полны портретов новых Героев Советского Союза, которых дала эта славная война. Тем не менее, Кремль понимал, что победа такой ценой была моральным поражением.

Истинное отношение русского руководства к войне было продемонстрировано их отношением к 5600 военнопленным, вернувшимся из Финляндии. После пересечения границы эти несчастные были допрошены командами агентов НКВД, которые после допросов решили расстрелять 500 из них за добровольную сдачу противнику, а остальные были приговорены к тяжелому труду.[10]

Неудивительно, что Кремль дал заниженную оценку количеству убитых советских военнослужащих. «Официальные данные», озвученные Молотовым после войны, включали 48 745 убитых и 159 000 раненых. Никто, включая самих русских, в них тогда не поверил. В своих мемуарах Никита Хрущёв заявил, что СССР потерял миллион человек, что было преувеличением (хотя важно отметить, что он такое число озвучил). Финские историки после пересмотрели оценку в сторону понижения до 230 000–270 000 убитых, и от 200 000 до 300 000 раненых. Недавние оценки еще ниже: от 80 000 до 126 000 убитых, и от 187 000 до 264 000 раненых.

* * *

Политические и стратегические последствия финской войны были огромными. Во Франции провал правительства Эдуарда Даладье в помощи финнам привел к отставке правительства спустя восемь дней после заключения мира, 21 марта 1940 года. По ту сторону Ла-Манша, в Великобритании, произошло похожее, когда разочарованные финнофилы обрушили критику на Чемберлена. Чемберлен это пережил, но колебания и неспособность его правительства в истории с Финляндией стали ключевым фактором в падении его кабинета и замены Чемберлена на Черчилля. По иронии судьбы, Чемберлен лишился поста в результате некомпетентной реализации скандинавской стратегии против немцев, которую предложил Черчилль.

В то же самое время в Берлине Адольф Гитлер внимательно наблюдал за неравной борьбой на севере и сделал свои выводы. Первоначальные провалы Красной Армии в финской войне явно повлияли на его решение продолжить осуществление планов по вторжению в СССР. Как пишет Черчилль, «несомненно Гитлер и его генералы серьезно размышляли об опыте Финской кампании, и это сильно влияло на ход мыслей фюрера».

Гитлер сам признал неверность своих оценок в 1942 году, когда он назвал войну против Финляндии «великой операций по дезинформации, так как уже тогда Россия обладала вооруженными силами наравне с первыми странами, такими, как Германия и Япония». Даже тоща, год спустя после вторжения в Россию, Гитлер верил — или был вынужден верить, — что экстраординарные провалы и некомпетеность, продемонстрированные Кремлем во вторжении в Финляндию, были гигантской операцией по введению Запада в заблуждение об истинной военной мощи России.

* * *

Что бы Кремль ни усвоил из финской войны, о гордости финнов он не понял ничего. Сложный и противоречивый вопрос, как Финляндия решила в определенной степени объединить силы с Германией, когда Гитлер начал блицкриг против России, не входит в рамки этой книги. Однако бесцеремонность, с которой Москва вмешивалась в финские внутренние дела сразу после заключения перемирия, не давала финнам возможности восстановить доверие к бывшему противнику. Во-первых, Кремль торпедировал предложение о создании финско-шведского союза в связи с тем, что Московский мирный договор запрещал финнам вступать в какие-либо союзы против СССР, хотя такой союз был бы как раз дружественным. Если этого не хватало, чтобы заставить финнов бояться, СССР потребовал право транзита по суше в новоприобретенную базу на Ханко.

Еще более зловещим было прямое вмешательство Москвы в президентские выборы в Финляндии в 1940 году. Москва объявила нежелательными четырех кандидатов: Таннера, Маннергейма, экс-президента Свинхувуда и посла в Берлине профессора Тойво Кивимяки. Единственным видным кандидатом, против которого не было возражений, был Ристо Рюти, который и был избран.

В то время финские чувства уже закипели. И когда в июне 1941 года Гитлер решил сразиться с советским колоссом, финны, увидев крупную возможность получить обратно свои земли и таким образом продолжить войну, которая для многих не была окончена, Финляндия последовала за ним не как полноправный союзник, а как совместно воюющая страна. Финляндия согласилась на поддержание блокады Ленинграда, но отказалась штурмовать город.

* * *

К сожалению, различие между союзником и совместно воюющей страной полностью ушло из вида, особенно когда США отказались наконец от своего нейтралитета, объявили войну сразу Японии и Германии и встали на ту же сторону, что Россия и Великобритания. Внезапно та же Россия, которую и Черчилль и Рузвельт только что ругали как тиранию, стала их другом и союзником. А поскольку Финляндия была «почти союзником» Германии, она была «почти врагом» западных союзников. Великобритания объявила войну Финляндии. США войны финнам не объявляли, но дело до этого почти дошло. Хьялмар Прокопе, когда-то желанный гость в Вашингтоне, был изгнан как персона нон грата. Оказалось, что Финляндия встала не на ту сторону в войне. Трагично, что страна, которую только что считали светочем демократии и оплотом западной цивилизации — маленькая храбрая Финляндия, — в одночасье стала страной-изгоем. Честь и слава финского народа и его солдат, заслуженные в финской войне, были вычеркнуты из истории и забыты. «Последняя славная война» оказалась за рамками общей истории, интересным событием «ранней войны», пока не началась настоящая Вторая мировая и в нее не вступили основные игроки.

* * *

Для поколения финнов, которые жили и сражались на той войне, и для их гордых потомков память о тех ста пяти днях, когда их до того неизвестная маленькая нация в одиночку сражалась против советского агрессора, остается величайшим часом Суоми.

Шестьдесят лет спустя один из немногих оставшихся в живых ветеранов финской войны, Олави Эронен, все еще восхищался достижениями соотечественников в те эпические пятнадцать недель. «Единодушие — вот что я помню с той войны. Когда вся нация объединяется вокруг одной идеи, могут случиться чудеса. После заключения перемирия, когда я ехал на поезде к родителям, кто-то запел гимн Карелии. Вскоре гимн пел весь поезд. Вот такое было у нас тоща единство».

Наверное, лучше всего наследие финской войны подытожил Маннергейм, для которого она стала звездным часом в долгой военной карьере.

«Пусть грядущие поколения не забудут уроки нашей оборонительной войны, купленные столь дорогой ценой. Они могут с гордостью обернуться на финскую войну и найти храбрость и уверенность в ее славной истории. То, что армия, столь небольшая по числу и столь уступающая оружием, нанесла столь серьезные потери всецело превосходящему ее противнику, не имеет аналогов в военной истории… Такая нация заслужила право на жизнь».