То есть переписаны были все, только церковь была исключена из монгольского «числа».

Очевидно, новгородские события 1255 года как раз и связаны с появлением переписчиков на Руси. В то время в Новгороде был посажен Александром его сын Василий, а брат Александра Ярослав княжил в соседнем Пскове. Новгородцы, возмущенные политикой своего Александра, изгнали его сына и «перевели» к себе Ярослава Тверского. Василий обиделся и по обычной тактике сел в Торжке, перекрывая новгородцам торговлю, ожидая подхода войск своего отца. Скоро появились и войска. Ярослав вынужден был уйти из Новгорода, только тут уж в городе назрел бунт, и только компромиссным решением удалось эту бузу успокоить. Посадник был смещен, и Василий вернулся княжить. Через два года в Новгороде снова возник бунт – снова прошла страшная весть, что хотят «писать» горожан.

«Приде весть изъ Руси зла, – пишет летопись, – яко хотять Татарове тамгы и десятины на Новегороде; и смятошася люди чересъ все лето. И къ госпожину дни умре Онанья посадникъ, а на зиму убиша Михалка посадника новгородци. Аще бы кто добро другу чинилъ, то добро бы было; а копая подъ другомь яму, сам ся в ню въвалить. Той же зимы приехаша послы татарьскыи съ Олександромь, а Василии побеже въ Пльсковъ; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь; а князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ; всякъ бо злыи зле да погыбнеть».

Типографская летопись называет имена этих монгольских чиновников – Беркой и Касачик. Они приехали в город вместе с женами, надеясь на теплый прием. Встретила их народная ненависть, послы стали бояться за свою жизнь и требовать охраны от князя. Тому пришлось поставить охрану из сына посадника и боярских детей. Новгородцы меж тем спорили до хрипоты: разрешить ли перепись или побить переписчиков.

В конце концов – разрешили.

Монголы спешно переписали население и отбыли прочь. Северный вольный город им не понравился. Не понравилось новгородское поведение и Александру.

В его северо-восточной Руси до таких крайностей и разногласий не доходило.

До поры до времени, конечно.

Через пять лет вспыхнул мятеж – и где?

В законопослушной Ростовской земле и по всем городам – Ростову, Суздалю, Переяславлю, Ярославлю, Владимиру, то есть по тем самым землям, властелином которых считался сам Александр! Народ, доведенный до ярости сборщиками дани, выгнал их всех из городов, и не только монголов, но и своих русских, которые занимали должности у монголов, одного такого ревнителя монгольского права по имени Изосим даже убили. Ответом на это выступление было введение монгольского карательного войска. Александру пришлось спешно ехать к новому уже хану Берке, дабы сговориться об отмене разорения его земель. Карательный поход был отменен, но и Александр из Орды вернулся совершенно больным, ходили слухи, что его отравили, как отца.

«Князь великий Александръ Яраславичь, – пишет Типографская летопись, – ида изо Орды, разболеся и, дошедъ Городца, пострижеся в черньци ноября 14, тоя же нощи преставися. И везсше, положиша тело его въ Володимери, въ церкви Рожества святыа Богородица, ноября 23. Иконом же Савастьянъ митрополита Кирила пристоупль и хоть разняти руку его, да вложить митрополить грамоту пращалную в ню, он же простре роукоу самъ, яко живъ. И вложи митрополить грамотоу, он же пакы согноувъ роукоу свою, приемъ ю. Тако бо прослави Богъ оугодника своего».

Примерно в эти же годы умер и южный князь Даниил Галицкий – совершенная противоположность нашему Александру. Начав свой ратный путь с битвы с монгольскими разведчиками, он никак не мог смириться с новым порядком для всех частей Руси, даже принял латинскую веру и королевский титул, в надежде совместно с европейскими рыцарями отвоевать русские земли. Поняв, что союзников у него не будет, Даниил вернулся к прежней вере, но титул удержал. Но – увы – киевский стол Бату у него забрал и передал послушным северянам. Даниил вернулся в Галич и стал обустраивать свои и братнины земли: он отстроил разрушенные города, населил их, обезлюдевших, и крепко держался политики не пускать к себе монголов. Один раз, да и то после, так сказать, последнего предупреждения хана, он съездил в Орду, воспринял милостивое отношение хана, уважающего его воинскую доблесть, как величайшее из оскорблений, сказав переданные через столетия летописцем памятные слова: злее зла честь татарская, и до конца своих дней бил монголов, где только мог. Только посланный в земли Даниила сильный монгольский отряд смог принудить короля отказаться от явного противостояния. Но ни ханов, ни их власти он так и не принял, умер непримиренным с новым порядком. Какое разительное отличие от князя Невского! По этому поводу Соловьев заметил, что —

«…Александр, не менее Даниила храбрый и славный своими победами, но более расчетливый, осторожный и благоразумный, признал тяжкую необходимость только дарами и поклонами отмаливать людей своих от беды татарского нашествия; то, что Даниил должен был отказаться от своих надежд свергнуть иго, должен был срыть свои крепости, служит лучшим оправданием поведения Александрова».

Героев, готовых отстаивать независимость, на северо-востоке не было.

Следом за Александром владимирский стол занял его брат Ярослав. Тут же новгородцы изгнали из города его сына Дмитрия, а к себе позвали Ярослава. С новым князем они заключили новый договор, «по старине», отменяя те нововведения Александра, которые ущемляли права горожан. Ярославу ничего не оставалось, как согласиться. В целом его новгородское княжение прошло мирно, был лишь один эпизод, едва не рассоривший князя с горожанами. Когда в меньшом Пскове горожане выгнали сына Ярослава и посадили вместо него литовского Довмонта, Ярослав решил восстановить справедливость, собрал полки из низовской (то есть владимиро-суздальской) земли и собрался было идти на псковичей. Тут его новгородцы не пустили, справедливо заметив, что с ними он не советовался. Князь понял, что ничего силой не добьется и Новгород потеряет, так что он отпустил войско домой и оставил псковичей в покое. Пока отношения с немцами оставляли желать лучшего, только из страха, что у них не будет княжеского войска, новгородцы князя терпели.

Но как только между Новгородом и немцами установился мир, тут же горожане послали и Ярослава прочь. Ему они предъявили множество обвинений, что и как он успел за время княжения нарушить. Князь обиделся, ушел из города прямо в Орду и пожаловался на Новгород, прося монгольского войска против горожан. Новгородцев спасло только то, что следом в Орду приехал другой князь, Василий костромской, который свидетельствовал перед ханом, что горожане правы, а князь – нет, только это и спасло Новгород от участи других русских городов. Ярославу не удалось навести монголов на Новгород. Конница поворотила назад с половины пути. Но когда князь решил вернуться в Новгород, его туда не только не пустили, но встретили с оружием в руках. Так и стояли две рати: княжеская – по одну сторону Шелони и новгородская – по другую, на помощь к новгородцам подошли туземные племена – ижора, корела, вожане, жители Ладоги и Пскова. Князь вынужден был признать свою вину, но лишь митрополиту удалось смягчить сердца новгородцев, чтобы они простили своего князя. Впрочем, и этот князь не пережил поездки в Орду и тоже умер на обратном пути. Ему наследовал Василий, князь костромской. Детей у него не было, и после себя наследников он не оставил.