А еще, в самой удаленной от центрального входа секции нашего магазина, где продавалась одежда для мужчин, работали две продавщицы и их заведующая. Помните у А. С. Пушкина: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком»? Хотя в данном случае слово «девицы» уместно было бы заменить словом «старушки», потому что к тому времени указанные работницы переступили черту предпенсионного возраста. Как и любые нормальные бабульки, сутки напролет они болтали, читали газеты и журналы, обзванивали по телефону своих родственников и знакомых, в общем, занимались чем угодно, только бы лишний раз не подниматься со стульев, покрытых ортопедическими подушечками с вышитыми на них инициалами каждой из продавщиц. Замечу, что эти пуфики обладали поистине магическими свойствами. Они так мягко поддерживали ягодицы и бедра, так быстро снимали нагрузку с тазобедренных суставов и так эффективно восстанавливали в ногах кровообращение, что иногда это приводило к временному укачиванию сидящих на них пожилых работниц. В такие моменты их можно было застать мирно посапывающими и похрапывающими прямо на стульях между кассовым аппаратом и полками с одеждой. Правда, иногда заведующая отделом устраивала своим подчиненным разгон, заставляя продавщиц вытирать с полок пыль и перекладывать товары с места на место. Но поскольку в ее обязанности входило руководить процессом перестановки, давая ценные указания своим подчиненным, а запас физических сил иссякал столь же быстро, что и у продавщиц, в итоге переборка ограничивались двумя-тремя полками с одеждой, а сразу же вслед за этим следовало дружное сопение, спровоцированное удобными ортопедическими подушечками.

* * *

Что же касается владельцев сети магазинов спортивного снаряжения, то это были персонажи, достойные гоголевского пера. Если бы он был жив и волею судьбы оказался на моем месте, то вот уж где знаменитый писатель как следует повеселился и поухахатывался бы. Ну, а поскольку Николая Васильевича Гоголя об этом уже не попросишь, то я самостоятельно постараюсь их описать, насколько мне позволит личная прозорливость и наблюдательность.

Основателем и старейшиной этой корпорации являлся господин Рено. На тот момент ему было около восьмидесяти лет, но, несмотря на столь почтенный возраст, каждые сутки он успевал посетить все принадлежавшие ему магазины, в которые, надо заметить, всегда заходил с черного входа. Боялись мы его прихода как огня и не только потому, что своим неожиданным появлением ему частенько удавалось застать какого-нибудь продавца в самый разгар ничегонеделания и устроить этому бездельнику нагоняй, но и потому, что господин Рено был на редкость ироничным стариком. Суть его вопросов и рассуждений было настолько сложно понять, что многие из моих сослуживцев даже и не пытались этого сделать. Помню, как-то раз он подошел ко мне и поинтересовался: «Ты где в своей стране училась? На какую профессию?» – «Пять лет в университете на логопеда», – как на духу выпалила я. «А-а, – посмотрел он на меня долгим и пристальным взглядом, – теперь понятно. Твое образование мешает тебе работать». Мне сразу захотелось ему возразить: «И чем же это оно, позвольте спросить, мне мешает?! Говорю на вашем языке грамотно, без акцента и ошибок, между прочим, отчасти за счет развитых в университете лингвистических способностей. К тому же благодаря своему высшему образованию, а вместе с тем и приобретенному в процессе обучения культурному уровню развития, покупателей обслуживаю вежливо. Не хамка и не воровка, все мной довольны. И чего тебе, гнусный старикан, еще от меня надо?!» Но вот конкретики-то как раз господин Рено всегда избегал. Возможно, потому, что реальность превращала его высосанные из пальца абстрактно-ироничные утверждения в совершенно бессмысленные. Кстати говоря, в этом-то и заключалось основное отличие «его иронии» от «иронии вообще».

По общепринятым меркам, фраза ироничного оттенка и содержания тогда хороша и уместна, когда относится к конкретному жизненному факту, имеющему место быть на момент ее употребления или о котором упоминается в данной ситуации. Что же касалось господина Рено, то, по-видимому, он не считал это таким уж необходимым, а потому, припомнив какое-нибудь ироничное выражение по любой тематике, тут же, недолго думая, его озвучивал. К слову, однажды мне самой пришлось обратиться к нему с вопросом. В тот день, придя в наш магазин, господин Рено встал навытяжку около моей кассы и застыл в таком положении на целых два часа. «А может, он стоя заснул? – тревожно пронеслось у меня в голове. – Еще, не приведи бог, потеряет контроль и грохнется пластом прямо передо мной на пол…» Решив это выяснить, я вышла из кассы, подошла к шефу и, набравшись смелости, у него спросила: «Господин Рено, как вы себя чувствуете?» В следующую же минуту от него последовал ответ: «Я себя чувствую, но плохо». Вот и думайте, рассердила я его своим вопросом, обрадовала или он просто-напросто принял мою речь за жужжание пролетавшей мимо мухи. Помню, тогда мне так и захотелось ему сказать: «А что же вы на стульчик-то не присядете, ё-мое? Плохо ему… Вы бы еще все сутки здесь навытяжку простояли…», – однако я вовремя сдержалась и промолчала. К слову сказать, господин Рено был так сосредоточен на своей иронической продуктивности, что иногда упускал из вида самый необходимый в магазинном бизнесе компонент, а именно разнообразие ассортимента. Несмотря на довольно преклонный возраст, он лично осуществлял сезонные закупки мужской одежды на нескольких европейских текстильных фабриках, руководствуясь при этом не понятной никому из нас стратегией. Как результат, продавцы и заведующие секций неоднократно жаловались на то, что ежегодно привозимые им модели внешне ничем не отличались ни от прошлогодних, ни от позапрошлогодних, ни от моделей пятилетней давности. «Неужели на этой фабрике не выпускают ничего нового? – разводили они руками. – Ведь покупатели не хотят каждый год покупать себе одну и ту же рубашку…» Но упускал господин Рено не только из вида, а вообще упускал, что, впрочем, не являлось чем-то особенным, а представляло собой довольно типичную характеристику людей его возрастной категории.

Говорят, что ироничный настрой свойственен глубоко несчастным людям, не способным чему-либо радоваться от всей души. Скорее всего, это утверждение справедливо, поскольку господин Рено очень редко улыбался, а улыбка, безусловно, является индикатором позитивного настроения. Впрочем, на это у него были веские причины. Все его пятеро детей, будущие директора корпорации, на тот момент выполнявшие функцию заместителей своего отца, были либо совсем не пригодны к ведению бизнеса, либо принимали настолько непродуманные коммерческие решения, что казалось, будто сама матушка-природа решила посмеяться над ироничным господином Рено, так и не сумевшим стать достойным наставником для своих же собственных отпрысков.

Начну с того, что его старший сын – Гектор, лысоватый, высоченного роста блондин, воспринимал окружающую действительность по-особому: возвышенно-романтически. Сосредоточившись на поэтическом содержании жизненных реалий, он пребывал в постоянном поиске достойных форм самовыражения, и на практике это воплощалось в замысловатые и, я бы даже сказала, весьма неуклюжие формы. Кстати, в историю Страны Магазинов его имя было вписано крупными буквами именно благодаря одному из таких оригинальных нововведений. Произошло это в восьмидесятые годы двадцатого века, когда на экраны кинотеатров вышел первый фильм Стивена Спилберга про затерянные миры, под названием «Парк юрского периода». Ходившие там динозавры казались настолько реальными, что европейская индустрия тут же наладила выпуск их прототипов в виде игрушек разных цветов и размеров. Посмотрев этот фильм в кинотеатре раз пять, двадцативосьмилетний Гектор накупил самых больших и громко вопящих игрушечных динозавров и выставил их на всех кассах магазинов спортивного снаряжения. «Интересно, а какое отношение имели динозавры юрского периода к спортивным костюмам, лыжам и футбольным мячам?» – спросите вы. Понятия не имею. Но мало того, что они вручались в качестве премии каждому покупателю, потратившему в магазине немалую сумму денег, так еще и кассирам всех магазинов вменялось в обязанность каждый час активизировать нажатием кнопки вопящий по-динозаврьему механизм. Скоро это нововведение привело к тому, что во всех магазинах вышеозначенной семейной корпорации не осталось ни одного продавца, работающего без затычек в ушах, а число покупателей снизилось до рекордного минимума. К слову сказать, реакция посетителей была вполне логична и обоснована. Заслышав разрывающий барабанные перепонки зычный крик динозавра, скорее всего означающий готовность к совокуплению (а иначе зачем так громко орать? Кстати, животные никогда просто так не вопят, а только по какой-нибудь веской причине), редкий посетитель в этот момент не срывался со своего места, как чемпион по забегу на спринтерские дистанции, заткнув уши пальцами, чтобы хоть как-то защититься от воздействия звуковой волны. Дело дошло до того, что однажды пожилую женщину, оглушенную воплями динозавра, увезли из магазина с сердечным приступом на скорой помощи. Тогда господин Рено постановил очистить спортивные магазины от вопящих игрушек и рассовать их в качестве подарков по друзьям и знакомым. Однако романтически настроенный Гектор не только не понял родительского намека на бессмысленность своей динозаврьей затеи, но и в дальнейшем сумел воплотить в жизнь еще несколько подобных нововведений, при виде которых продавцы магазинов покатывались со смеху, в то время как его отцу, братьям и сестрам было совсем не до смеха. День за днем они ломали себе голову над тем, каким образом положить конец вмешательству Гектора в ведение семейного бизнеса. И, к счастью, однажды выход был найден. Их ближайшие родственники каким-то образом сумели пристроить Гектора в Торговую Палату Страны Магазинов, в которой, кстати говоря, он очень быстро и прочно обосновался, посвящая все свободное от работы в отцовской корпорации время придумыванию новых законов бизнес-законодательства, в которых пытался реализовать свои очередные безумные романтические фантазии. Только тогда остальные члены его семьи облегченно вздохнули: «Баба с возу, кобыле легче».