Он приходит в себя раньше меня, поднимается, отряхивается, как взъерошенный воробей. Следую его примеру, и в мои мокасины тут же набивается раскаленный песок. Когда мы отправляемся в путь, стоически удерживаюсь от жалоб на жару и обожженную на ногах кожу.

Сориентировавшись по светилам, Сандер уверенно тыкает вправо, утверждая, что следующий портал, наш очередной пункт назначения находится там.

Мы топаем в молчании. Сначала трудная часть: вверх по крутой, покрытой волнистой рябью дюне. Потом веселый отрезок: с вершины съезжаем вниз, как на лыжах, едва удерживая равновесие. И снова по той же схеме. Вверх-вниз.

Ноги увязают в песке, отчего продвижение вперед замедляется, но через пару часов приспосабливаюсь к более сложной ходьбе с широким замахом рук и начинаю идти быстрее. Время от времени экономно пьем воду и рассасываем уже знакомые мне таблеточки, пополняя запас сил. Как ни странно, вскоре мои ступни привыкают и к перегреву, дискомфорт притупляется, а в конце туннеля начинает брезжить слабенький свет надежды на благополучный исход этой аферы.

Не представляю, сколько проходит времени. Мое тело выдерживает бесчисленное множество восхождений и спусков, прежде, чем дрожь в коленках недвусмысленно намекает на необходимость отдыха.

Недолгий привал на тенистой стороне дюны, — и снова в путь.

Пробую выпытать у своего спутника, долго ли нам еще идти, но он отмахивается от моих вопросов неопределенными фразами. Обычно, я сама так отвечаю, когда толком не знаю ответов.

Пару раз до нас доносится шум копыт. Первым на звук реагирует Сандер. Моментально хватает меня за руку, заставляет пригнуться и выводит на безопасную сторону песчаной горы.

Когда, по уверениям Сандера до пункта назначения остается всего ничего, мы внезапно втыкаемся в неприятность.

Обходя необычной формы дюну, напарываемся на лагерь остановившихся на привал мужчин с разрисованными, как и у нас лицами, маленькими, кошачьими глазами и немного выдающимися вперед безбородыми подбородками.

Они молчат так же, как и их лошади, поэтому мы не слышали ни звука. Кто-то из них беззвучно ужинает, уминая нечто, напоминающее орехи, кто-то занимается лошадьми. Их немного: человек пять-шесть. Но мое чутье вопиет об опасности, пружиня все мышцы от накатившего адреналина. Сандер же — смотрю на него украдкой — напротив принимает напыщенный вид. Хорошо, что уже темнеет. Возможно, шуйцы не сразу разглядят пустую браваду и испуг, царящий в единственном на данный момент открытом глазу. А если очень повезет, может даже не обратят на нас никакого внимания.

Однако через секунду понимаю: наша порция везения на сегодняшний день закончилась. Один мужик, самый огромный из всех, с исполосованной шрамами рожей, — похоже, главарь — бросает моему спутнику тройку вроде бы незначительных слов, но душа при звуке его зычного голоса мигом устремляется в пятки:

— Куда путь держите?

— К родне, — голос Сандера вмиг становится грубее, словно приноравливаясь к общему тону беседы, он неопределенно машет рукой в сторону горизонта и, не останавливаясь, продолжает неторопливо двигаться к цели. Я, скромно опустив глаза, семеню следом.

— Вы останетесь с нами на ужин и ночлег, — догоняет нас в спину малоприятная новость.

Мой спутник пробует отмахнуться от приглашения, но перед нами невзначай вырастает фигура одного из мужчин. Теперь он загораживает нам дорогу и многозначительно точит кинжалы прямо у нас перед носом.

Тонкий посвист металлического трения больно царапает напряженные нервы. Хочется взвыть от ужаса и отчаяния, и я плотнее сжимаю губы. Их много. У них оружие и лошади. Приходится подчиниться.

Мы топаем к костру, с трех сторон скрытому невесть откуда взявшейся пещерой, и присаживаемся рядом с кочевниками. Точь-в-точь, как мышки, приглашенные котами на ужин.

Паникуя, наклоняюсь у уху Сандера, чтобы поинтересоваться, что нам делать дальше. Неожиданно и крайне некстати он передергивает плечами и отстраняется, окинув меня выразительным, гневным взглядом.

Да что с ним такое?! Он меня опять в своих бедах вздумал винить? Нашел время для обид! Нам сейчас напротив надо выступить перед врагом единым фронтом, чтобы выбраться живыми из передряги…

— Правильно. Своих женщин надо ставить на место, — одобрительно басит все тот же шуец, что нас остановил и протягивает Сандеру свою еду. Тот с благодарностью ест немного, потом с выражением крайнего презрения тянет и мне кусочек. Я бы отказалась в обычной жизни, возмутилась на такое к себе отношение, но сейчас мне страшно идти на открытый конфликт.

К тому же, часть меня все еще надеется, что левиец на моей стороне, что он просто подстраивается под шуйцев, как только что подстроил под разговор свой голос. Когда кусочек пищи уже почти оказывается у меня в руках, пальцы парня разжимаются и еда летит на песок.

Чувства обиды и унижения захлестывает меня с головой. Просто чудо, что я в тот же момент не высказываю предателю пару очень неласковых суждений! Окинув его возмущенным взглядом, плотно сжимаю рот и отворачиваюсь. Но, как оказалось, ему и этого мало.

— Подними, — требует он, кивком головы указывая на упавший орех.

Будь мы одни, я бы его убила — так на него зла! Причем, убивала бы медленно и жестоко! Вот прям закопала бы в песок, оставив торчать только одну башку, и ушла бы в солнечный день по своим делам! Но мы не одни… Перекидываясь смешками, на нас пялятся шкафообразные дикари.

Закусив свою гордость, — месть ведь подается холодной, верно? — опускаю глаза, чтобы не усугублять ситуацию, поднимаю кусочек пищи и протягиваю бывшему другу.

— Ешь, — приказывает он.

Все взгляды устремлены на меня. Воздух сгущается, и я почти физически ощущаю давление на кожу.

Засовываю в рот орех и жую. Все песчинки сдуть не удается из-за того, что орех на поверку оказывается липким, и остатки песка противно хрустят на зубах, заставляя морщиться от отвращения.

Нет, все-таки закопать башкой наружу — слишком мягко для этого гада!

Когда мой взгляд случайно падает на главаря, наши глаза встречаются, и то, что я в них читаю, мне категорически не нравится!

Он звонко щелкает языком и с энтузиазмом обращается к Сандеру, не отрывая от меня глаз:

— Ух, хороша кобылка! Я бы такую объездил! Старики говорят, от диких кобылиц рождаются самые крепкие жеребята. Продай ее мне! Заплачу щедро, — он достает туго набитый кожаный кошель и многозначительно трясет им перед носом левийца.

— Ни за что, — поспешно отрезает тот, давится чем-то и хрипит. — У меня с ней личные счеты: или подчинится или умрет.

— Хахаха, — гогочут дикари, неимоверно тронутые услышанным. Большинству эта фраза почему-то приходится по сердцу. Но главарь все никак не сдается, липучка несносная!

— Не по зубам тебе эта кобылка! — заявляет он задумчиво. — Сколько снов ты ей муж? Это ведь она тебе рожу исполосовала? Небось не дала еще ни разу по своей воле… Продай ее мне. За два сна, много за три, превращу ее в ласковую сучку. Будет у меня с рук есть да пальцы лизать, клянусь отцовским кинжалом!