– Вот тебе и раз, – пробормотал князь Звенигородский, наблюдая за всем этим безобразием из окна высоких хором в новом детинце. – Здравствуй, половодье, вместо карачуновых холодов! Видно, боги сошли с ума, таковые чудеса с погодою вытворяя…

И хотя озеро и ближние реки все еще сковывал лед, все понимали: снег сошел, талая вода из бескрайних лесов и с просторных лугов потекла в ручьи и протоки, устремляясь к широким глубоким руслам, и уже через день или два окружающую Галич землю затопит до самого горизонта. И тогда плыви по сему бескрайнему морю, куда токмо пожелаешь! Хоть в земли ордынские, хоть в заволочные, а хоть бы и в самую Москву.

Впрочем, купцы отнюдь не спешили спускать на воду свои ладьи и грузить товаром, а рыбаки – переворачивать вытащенные на берег лодки и складывать в них рыболовные снасти. Карачун силен и коварен и с каждым днем силу свою токмо набирает. Он с легкостью способен внезапно ударить по поднявшейся воде трескучим морозом, заковать ее новым крепким панцирем, и потом уж в который раз будут до самого апреля стоять по окрестным лесам деревья с задранными ледяными юбочками – словно бесстыжие портовые девки перед недавно причалившей ладьей. Вода-то ведь из-под нового льда потихонечку уйдет. А намерзшие «украшения» – останутся…

– Проклятый Карачун! – Юрий Дмитриевич поймал себя на том, что пытается покрутить кольцо на мизинце. А там сейчас – токмо рубец глубокий да кровавая корка с внутренней стороны. Кольцо же – в поясной сумке томится, спрятанное туда от глаз, словно бы в тайное узилище.

«Зимнее половодье, это хорошее оправдание, – подумалось ему. – Тут не то что княжеский обоз, тут легконогий гонец из города в город не проберется».

Впрочем, всерьез об этом говорить, конечно же, не стоило. Сколько подобная распутица продлиться сможет? Неделя-две. Ну, три. До свадьбы же еще два месяца. Софья Витовтовна извещала будущих гостей о торжестве заблаговременно. Чтобы даже самый ленивый и непутевый добраться успел…

И опять при мысли о великой княгине засвербило, заныло на душе именитого воеводы. Потянуло тоскою, словно бы сердце на ниточку привязано и кто-то его наверх к горлу подергивает. Опять встали перед взором карие очи, опять вспомнился голос и ощутилось горячее дыхание, зарделись губы от подзабытой сладости.

Вестимо – вырвать из тела кольцо, с мясом и кровью, еще можно. А вот старую любовь из души – никакими силами.

Князь раскрыл поясную сумку, достал золотого аспида с рубиновым глазиком, подержал перед лицом. Оглянулся на дверь:

– Эй, есть там кто из дворни?! Меня кто-нибудь слышит?!

– Да, княже, я здесь! – тотчас забежал в светелку одетый в посконную рубаху и опоясанный алым кушаком бритый слуга. С голым лицом он выглядел довольно молодо, несмотря на усталые глаза и множество мелких морщинок. – Чего желаешь?

– Вот, возьми, – протянул ему кольцо галичский правитель. – Там внизу разрез. Отнеси какому-нибудь ювелиру, пусть починит.

– Слушаю, княже, – поклонился подворник и торопливо выскочил за дверь.

Юрий Дмитриевич кивнул, потянулся к мизинцу – но тут же ругнулся и отдернул руку.

Будучи снятым, кольцо любовницы стало напоминать о себе даже чаще, нежели пребывая на руке.

* * *

Опасения горожан сбылись токмо наполовину. Мороз действительно ударил – но всего через день после оттепели с дождем, так что вода успела подняться на высоту от силы в локоть, а то и меньше. Посему никаких убытков, связанных с подтопленными, а потом замерзшими прибрежными банями и сараями, с ушедшими под лед озимыми и сверстанными на наволоках стогами не случилось. Просто лед повсюду заметно потолстел – отчего проложенные через топи и реки зимники стали токмо прочнее.

На второй день принес отремонтированное кольцо и слуга.

Выбранный им ювелир оказался настоящим мастером. Как ни разглядывал Юрий Дмитриевич украшение, но даже зная о разрезе – никаких следов ремонта князь не нашел.

С трудом удержавшись от соблазна вернуть перстенек на место, именитый воевода убрал его в сумку и распорядился:

– Детей моих найдите! Сказывайте, к вечерне жду их у себя в покоях с наказом.

Остаток дня князь Звенигородский посвятил тому, чтобы выразить почтение всем положенным богам. Посетил святилище на Яриловой горе, оставив там полть барашка в качестве жертвы для общей трапезы, а как напоминание небесам о своем уважении – шелковую ленту на крайней березе. Затем посетил Спасский монастырь, пожертвовав ему полпуда воска на свечи и проведя там больше часа в искренней молитве.

Однако ни боги исконные, ни святые христианские Юрию Дмитриевичу не помогли. Душу искренне кающегося в давнем грехе мужчину не отпустили ни стыд, ни тоска, ни любовное томление. И чем больше князь просил небеса избавить его от запретной страсти, тем ярче вставал перед внутренним взором образ статной великой княгини, ее зовущие уста и ее яркий карий взгляд, тем жарче разгорался сердечный недуг, тем сильнее становилось желание немедля седлать коня и во весь опор мчаться в Москву, к своей ненаглядной и желанной…

И потому к сумеркам Юрий Дмитриевич принял единственно верное решение.

Самое правильное…

* * *

В горницу перед опочивальней его сыновья вошли все вместе, втроем, встали плечом к плечу. Дружно и чинно поклонились до пола:

– Ты звал нас к себе, батюшка?

Ребенком среди них выглядел только Дмитрий, младшенький. В свои семнадцать лет он сохранял еще детскую округлость лица, бархатистость кожи, большие алые губы и широкие синие глаза, смотрящие вокруг с некоторой наивностью. Однако плечи его были уже широки, рука крепка, и на охоте он не раз бил гусей влет с удаления в две с лишним сотни шагов. Так что – воин, достойный своего отца. Ведь Юрий Дмитриевич в его возрасте тоже охотился очень даже неплохо. Вот токмо не на дичь лесную, а на степных да речных разбойников, каковые тревожили каждое лето русское порубежье и купеческие караваны.

Княжич Дмитрий-средний уже вытянулся лицом, имел острый подбородок с ямочкой, его темно-синие глаза сидели глубже и потому казались маленькими, пушок на верхней губе только-только начал темнеть. Девятнадцать лет. В его возрасте Юрий Дмитриевич начисто разгромил Большую Орду, взяв и разорив в ней пятнадцать городов, захватив огромную добычу и приведя на Русь несчитаный полон. Победа, после которой Орда больше уже так и не оправилась, а столь пугавший великого московского князя царь Тохтамыш убег куда-то в Литву, где и сгинул у князя Витовта на посылках[26].

И наконец – Василий, старший. Этот в свои неполные двадцать два года уже заматерел, обзавелся мягкими пока еще темными усиками и бородкой. Плечи широкие, грудь колесом, взгляд суровый. У этого глаза получились самые темные, почти черные, нос с небольшой горбинкой, губы навыкате и бровь левая рваная, как бы от шрама. Хотя от ран мальчишку бог миловал, обошлось.