— Может, и ничего, — неуверенно сказал Колыванов, инстинктивно покупаясь на трюк с очками. — Мало ли… Дорогу спросить или еще чего…

— Глаза разуй, — посоветовал Демин. — Он же черный, как… как Обама!

Колыванов пригляделся и от удивления пристукнул кулаком по баранке.

— Точно, черный! Ах ты…

— Погоди, — кладя ладонь на дверную ручку, остудил его пыл напарник. — Говорят, они тоже люди. И даже граждане Российской Федерации. Но проверить надо.

Он открыл дверцу и ступил одной ногой на асфальт, все еще держа в руке курящийся паром с отчетливым запахом жженого сахара пластиковый стаканчик. В это мгновение прямо напротив них, заслонив Анюту и ее подозрительного собеседника, резко затормозила дряхлая бежевая «шестерка» с тонированными стеклами и присобаченным к багажнику гоночным спойлером. Автоматически переключив на нее внимание, Демин успел заметить литые титановые диски колес, а в следующий миг из открытого заднего окна «шестерки» прямо в лицо ему глянуло широкое пустое жерло гранатомета, под которым болталась на цепочке снятая крышка.

Демин потянулся за пистолетом, и стаканчик выпал у него из руки, расплескивая свое коричневое содержимое. Он еще не долетел до земли, когда гранатомет выпалил с глухим кашляющим звуком, в мгновение ока превратив зеленую «Ниву» в стремительно распухающий шар оранжевого пламени и жирного черного дыма.

Бежевая «шестерка» с неожиданной прытью сорвалась с места, в два счета скрывшись за углом. Беготня на детской площадке прекратилась; все головы повернулись, как по команде, и десятки расширенных от испуга и любопытства глаз уставились на пылавший посреди улицы погребальный костер. В наступившей тишине слышались лишь гудение и треск пламени, шипение тающего и превращающегося в пар снега, плач какого-то напуганного малыша и невнятные причитания утешавшей его старухи — надо полагать, бабушки, а может быть, и няни.

Никто не заметил, когда и в каком направлении исчезла серебристая «десятка», медленно проехавшая мимо сквера. На ее стеклах плясали багровые отсветы пожара, стелющийся над дорогой черный дым временами почти скрывал ее из вида. «Десятка» на мгновение притормозила напротив детской площадки и уехала; поглощенные ужасным и захватывающим зрелищем люди не обратили на нее внимания, словно она на время сделалась невидимой. И лишь когда встревоженная Ольга Шахова, набросив пальто прямо на халат, выбежала на улицу, чтобы увести домой Анюту, выяснилось, что девочка бесследно пропала.

На тротуаре остались лежать растоптанные очки в тонкой золотой оправе. Какой-то зевака без определенной цели подфутболил их носком ботинка, и очки, скользнув по схваченному коркой грязного льда асфальту, канули в сугроб, где им предстояло пролежать до самой весны.

* * *

Варвара Белкина сидела за компьютером, по привычке поджав под себя одну ногу, и корпела над сценарием передачи, героем которой должен был стать очередной народный целитель из глубинки — по мнению Варвары, шарлатан девяносто шестой пробы. Сценарий казался ей решительно бездарным; вызванная непроходимой серостью данного опуса зевота буквально раздирала рот, и Белкина проклинала тот день, когда, вняв уговорам шефа, согласилась на время подменить заболевшего редактора. Изначально оговоренный срок равнялся неделе; неделя как-то незаметно превратилась в две, а захворавший редактор все никак не выздоравливал. Потом выяснилось, что ему необходима операция. Уже успевшая порядком осатанеть Варвара поставила вопрос ребром, шеф встал перед ней на колени, уверяя, что, если она откажется, он так и будет ходить за ней на коленях по всему телецентру, пока не добьется положительного ответа. У Варвары было сильнейшее искушение сказать «нет» и посмотреть, как это будет выглядеть, но ей очень некстати вспомнилось, что некоторые ее знакомые — чета Дорогиных, например, — считают ее глубоко порядочным, приличным и где-то даже добрым человеком. Сердечко у нее дрогнуло, и она капитулировала, сказав: «Ну, разве что на пару дней». После чего шеф быстро встал с колен и более на них не становился, а все намеки Варвары на то, что пара дней давно прошла, встречал неизменным: «Не дури мне голову, Белкина, ступай работать. Кто, если не ты?»

Поправив выбившуюся из стянутого на затылке «конского хвоста» прядь, Белкина на ощупь вытащила из пачки сигарету, сунула ее в уголок рта и, по-мужски закусив зубами фильтр, чиркнула зажигалкой. Под потолком неподвижно висело серое облако табачного дыма, ощетинившаяся испачканными губной помадой окурками пепельница издали смахивала на вернувшегося с кровавой охоты ежа-убийцу. По столу были разбросаны посыпанные пеплом исписанные листы бумаги; одетая только в мужскую клетчатую рубаху, колготки и шерстяные носки Варвара курила длинными затяжками, уставившись невидящим взглядом в монитор и борясь с желанием одним нажатием клавиши стереть всю эту муть и переписать сценарий с начала до конца. Если ее что и останавливало, так это нежелание делать подарок законченной бездари, которая накропала эту чушь. Как бишь его зовут? Белкина вернулась к началу текста, чтобы посмотреть имя автора, и с горьким удовлетворением покивала головой: а, ну конечно…

В это время кто-то позвонил в дверь. Варвара раздраженно дернула плечом: да пошли вы!.. Что толку в домофоне, если в подъезде полным-полно болванов, которые отпирают дверь, даже не спросив, кто там? А потом начинается: люди добрые, подайте погорельцам на хлебушек, сколько не жалко… Да еще и где-нибудь в углу нагадят — в знак благодарности, надо полагать.

В дверь продолжали звонить.

— Пошли вон. Никого нет дома, — продолжая смотреть в монитор, довольно отчетливо произнесла Варвара в тишине пустой квартиры. Она ничем не рисковала, поскольку знала, что на таком расстоянии, да еще через двойную дверь, терзающий звонок нахал ее не услышит.

Нахал продолжал звонить. Если поначалу звонки шли сериями, то длиннее, то короче, то теперь звонивший, похоже, вовсе не отпускал кнопку. Непрерывное переливчатое пиликанье буквально сводило с ума. Варвара любила послушать музыку и, если уж включала телевизор, предпочитала врубать его на всю катушку, чтобы было слышно на кухне. Поэтому дверной звонок она себе установила самый громкий, какой только смогла найти, и теперь собственная предусмотрительность оборачивалась против нее. Работать в таких условиях было невозможно, и Варвара с некоторым облегчением решила сделать перерыв, чтобы приготовить себе очередную порцию кофе. А тем временем, глядишь, этот сумасшедший за дверью устанет звонить и куда-нибудь уйдет. Не вечно же, в самом деле, он будет наяривать в дверь журналистки Белкиной! Как будто в подъезде других квартир нет, ей-богу…

Варвара была уже на пороге гостиной, когда звонок замолчал. Она с удовольствием показала двери язык, и звонок, будто в отместку, зазвонил опять.

— Вот сволочи, — с досадой произнесла Варвара. — Пожар у вас там, что ли?

Она сразу почувствовала, что упоминать о пожаре не стоило. А вдруг и правда пожар? Или опять где-нибудь трубу прорвало, и у соседа снизу с потолка течет в три ручья. А журналистка Белкина и в ус не дует — сидит себе за запертой дверью и лепит, понимаете ли, нетленку. Чтобы потом, ясное дело, отдать всю зарплату соседу на ремонт. Да еще и хватит ли ее, зарплаты-то…