– Господин, вы бы ушли в трюм, если промокнуть до нитки не хотите, – вырвал его из хитросплетений родословной Иисуса тот же голос, что давеча возвещал о смерти брата капитана.

Афанасий поднял на боцмана недовольный взгляд. Тот выдержал его спокойно, махнул рукой в сторону горизонта.

– Шторм надвигается, скоро накроет, а кораблем править тяжело, Саак[30] над всеми нами будто смеется, в такой момент он как бы в беспамятство впадает. Мы нос к волне удержать попробуем, но без капитана это трудно. Захлестнет, на палубе воды по колено будет. Шли бы вы в камору, пока вам бумагу не подпортило.

Афанасий не стал спорить, тем более, что первые порывы насыщенного влагой ветра уже налетали на корабль, грозя и вправду испортить чернила. Запихнул Евангелие обратно в мешок, где лежали еще несколько нечитаных книг, и пошел, куда было сказано. Про себя подумал, что там же, в мешке, наверняка были крест и иконы, может, в окладах да с каменьями. Их-то мореходы не сочли нужным отправить за борт вслед за хозяином.

Кормовая надстройка корабля была поделена на три каморы, – две маленьких и одну большую, общую. В одной из маленьких лежал в беспамятстве раненый капитан. В другой, за тяжелой дверью под пудовым замком, хранилась корабельная казна и пороховой запас. В общей собрались те, кто, как и Афанасий, заплатили за проезд. Пара хорсанских купцов, толстых и сонных как боровы. Средней руки дьяк[31] с мальчиком-помощником, таскающим вслед за начальником лакированный ящик с документами и письменными принадлежностями, и непонятный тип с вострым носом и бегающими глазками в до бровей натянутой на голову чалме.

Все они, непривычные к морским путешествиям, возлежали на кинутых по углам коврах с подушками и ликами были зелены. Ох, не натравили бы на пол, подумал Афанасий, а то ковры на жаре и сырости вмиг завоняют, совсем жизни не будет. Придется в трюм перебираться.

Ветер засвистел в снастях, набирая силу. Таву закачало сильнее. Разнеслись над палубой вопли боцмана, принявшего на себя началие вместо скорбного головой капитана. Закудахтали в нижнем трюме взятые в дорогу куры. Заблеяла коза. Нос провалился между двух волн, корма поднялась. Что-то снаружи затрещало, поломавшись, натужно завыли гвозди в обшивке. Обитателей каморы побросало друг на друга. Из плошки с фитилем плеснул на руку одного из купцов раскаленный жир.

Корабль снова тряхнуло. Защелка соскочила, дверь на палубу с треском распахнулась. Афанасий обомлел. Раззявы, ругнулся он едва не вслух.

Парус был поднят. Он висел на единственной рее, надувшись пузырем и до отказа натягивая звенящие канаты. Влекомая им тава шла поперек волн, зарываясь в них носом и опасно кренясь. Мачта скрипела натужно, грозя сломаться. Мореходы тянули снасти, пытаясь свернуть парус под рею, но что-то им мешало.

Помочь что ли, подумалось купцу. Или ну их, сами справятся, не первое, чай, плавание. Сильный порыв ветра чуть не опрокинул судно. Оно опять зарылось носом, подняв над волнами корму с рулевым веслом, снова стало заваливаться на бок. Загрохотал в трюме, перекатываясь, плохо прикрепленный груз.

Вот кто так делает, подумал Афанасий. Если все тюки к одному борту прибьет, сами перевернемся, без всякого ветра. Каким-то чудом тава выпрямилась, встала на ровный киль, но ее тут же накрыло новой волной. Один канат оборвался и, как на карусели, прокатил за борт не успевшего отцепиться морехода. За ревом стихии никто не расслышал его последнего крика.

Ох, потопнем, мысленно перекрестился купец и, наступая на ноги сидящим, выскочил на палубу. Закрыв рукавом лицо от злых соленых брызг, вцепился в борт. Свободной рукой поймал за шкирку поскользнувшегося на мокрой палубе боцмана.

– Зачем парус не убрали?

– Не успели! – отмахнулся тот, пытаясь вырваться, но Афанасий держал крепко. – Теперь придется канаты рубить.

– Нельзя, унести полотнище может, – прокричал ему в ухо купец. – Запасной есть?

– Сам знаю, что может. И запасного нет, – отмахнулся боцман. – Но что делать прикажешь?

Было заметно, что он растерян и зол.

– Гони сюда людей покрепче пару-тройку! – прокричал Афанасий, отпуская воротник боцмана. – И сам приходи.

Тот кивнул и растворился в пене морской, перехлестывавшей через широкий корпус тавы. Афанасий обозрел снасти, вцепился в один из канатов, потянул. Тот даже не шелохнулся. Не к добру. Через некоторое время рядом с Афанасием появились трое дюжих мореходов.

– Держите вот тут, – крикнул им купец. – Взялись? А теперь тяните, что есть духу.

Он уперся ногами в палубу и потянул сам, напрягая жилы. Мореходы ухватились за канат, помогая. Канат заскрипел, но не сдвинулся ни на вершок.

– На раз-два, взяли! – крикнул Афанасий. – Раз, два… Взяли! – канат не поддался.

Порыв ветра снова едва не опрокинул корабль.

– Держите тут, не отпускайте ни в коем разе, – бросил он мореходам, проверил, не выпал ли из-за голенища нож, и полез по веревке вверх, помогая себе ногами.

Лезть было тяжело. Мачту крутило и раскачивало, веревка норовила вырваться из рук. Один раз взглянув вниз и чуть не сорвался, палуба внизу показалась маленькой, не больше стоптанного башмака, а матросы – ползающими по нему муравьями. Добрался до скрипящей, норовившей сломаться реи, закинул на нее ноги и выдохнул облегченно – добрался. Теперь надо смотреть, где беда. А, вот в чем дело-то! Канат был не новый, связанный в нескольких местах, один из узлов попал на бороздку блока и соскочил, застопорив его и не давая свернуть парус.

Афанасий подсунул под узел рукоять ножа, пытаясь высвободить блок, но длины рычага не хватило. Примерился резать канат. Нет, не выйдет, освободившийся парус вмиг сорвет и ветром унесет. Вместе с Афанасием, кстати.

Новый порыв ветра едва не стряхнул его вниз, наклонив мачту так, что рея почти коснулась воды. Волна встала невдалеке и покатилась, метя прямо в борт. Если корабль не выровняется – захлестнет, и поминай как звали.

Афанасий размахнулся и ткнул ножом в парус. Лишь только кончик лезвия коснулся грубой ткани, она разошлась, ветер со свистом и треском рванулся в прореху. Парус обвис, хлопнув на прощание. Тава качнулась в другую сторону и скакнула из-под волны. Заскрипела, забираясь на следующую, скатилась с нее, как на салазках и дрожа всеми снастями, выровнялась.

Кормчий налег на рулевое весло, разворачивая корабль носом по ветру, чтоб не мотало. Афанасий, руками и ногами вцепившись в канат, соскользнул на палубу. Больно ударился пятками в настил, чуть не упал, но мореходы поймали его в крепкие объятия.

– Ай, спасибо тебе, господин, – проорал ему в ухо боцман, и неясно было, чего больше в его словах – истиной благодарности или едкой иронии. – Теперь что с парусом делать?