Курганов дал им фору своим подвигом, но единственное, что они смогли - это добежать до леса. То был не просто лес - заболоченной массив, снежный покров уже установился, появились даже сугробы - ноги вязли в рыхлом снегу, на пути то и дело вставали завалы заметённого бурелома, открылось второе дыхание.

Разведчики штурмовали чащу, чтобы не вышло так, что зря погиб красноармеец Курганов. Вартанян сделал скатку из брезента - хоть как-то, но грела; Шубин поддерживал Беспалова; остальные справлялись самостоятельно. За спиной трещали мотоциклы; метались вдоль опушки, солдаты высаживались из грузовика; подошёл, лязгая траками, бронетранспортер. Сначала ноги провалились по щиколотки, потом по колено, но разведчики упорно лезли, штурмовали подозрительный вал, ощетинившийся паданцами и колючими кустами.

А потом заработал крупнокалиберный пулемет, установленный на БТРе. Красноармейцы дружно стали кувыркаться через косогор, катились вниз, пробивали хрупкую ледяную корку. Под косогором оказалось канава, до краёв заполненная липкой болотной жижей – все, кто выжил свалились в неё, промокли до нитки; вцепились в жилистые корни, ползущие по склону - холод потряс, напал озноб. Глубина здесь была по колено, ноги медленно проваливались в топкую массу, приходилось постоянно переступать, конечности сводило судорогой. Пулемётчик стрелял, делая короткие паузы, в которых явственно различалась немецкая речь. Бойцы возились в канаве, пытались выбраться, но дальше было точно так же: гиблое болото едва прикрытое коркой льда. Стрельба оборвалась, настала тишина…

- Не шуметь! - прошипел Шубин. - Все застыли - ни звука!

Адский холод поднимался по ногам, охватывал всё тело, люди замерли. Шубин смотрел на их страдальческие лица, чувствовал ком в горле - сами забрались в ловушку, теперь из неё не выбраться. Смертельно побледнела Настя, с тоской посмотрела на командира: мол, как же так - ожидали чего угодно, но только не этого. Вцепился в кривой сук генерал Беспалов - тяжело дышал, покрывался смертельной бледностью, он находился рядом, хотелось как-то его подбодрить, но слова не шли на ум. Превратился в изваяние полковник Гульковский. Слева Лёха Кошкин вцепился обеими руками в толстую ветку кустарника, пытался вытянуть ноги из трясины, но постоянно сползал обратно. За ним скорчился Арсен Вартанян, губы кривились в презрительной усмешке, она прилипла к лицу, превратилась в маску.

- Что делать, товарищ лейтенант? - просипел Кошкин. - Заворачиваться в простыню и ползти на кладбище? Так мы уже на кладбище… - он словно сам с собой разговаривал.

Шубин сделал страшные глаза:

- Заткнись, пожалуйста!

Немцы не стреляли, но по-прежнему находились на опушке, спорили: где же русские, чёрт возьми? Почему так тихо? Потом офицер выкрикнул несколько трескучих фраз: «Вперёд, к чёрту русский холод!». Цепочка пехотинцев двинулась вперёд, трескался лед, ломались ветки; кто-то ругнулся, провалившись в болото, стал звать на помощь; к нему бросились несколько человек, вытащили на сухое место, цепочка двинулась дальше. Постоянно кто-то проваливался, хватался за ветки и деревья. Немцы остановились, отдалившись от опушки метров на тридцать.

- Герр Шульман, это болото! - прокричал кто-то. - Русские утонули. Прикажите выходить, пока мы тоже не отправились на дно!

Офицер злился, приказывал идти вперёд. Подразделение продвинулось ещё на несколько метров и это оказался предел - что терпимо для русских, то для немца полная погибель! Офицер объявил минуту тишины и все замерли. Разведчики в канаве уже изнемогали, прикладывая последние усилия, чтобы не кашлянуть, не чихнуть, застыли как истуканы. Офицер охотно приказал отходить к опушке, солдаты тут же бегом покинули лес, но они никуда не делись, переминались на опушке и слушали, слушали… Иногда заводился двигатель БТРа, потом снова глох.

- Лейтенант, послушайте, - сипло проговорил Беспалов.

- Слушаю вас, Егор Романович, только если можно тише.

- На случай, если я не выживу, не спорьте – слушайте. Никто не знает, как мы, с Павлом Фёдоровичем, вели себя в плену - могут подумать, что мы выдали все секреты, подписались на сотрудничество - это не так! Заявляю вам со всей ответственностью! Мы ничего не сказали, хотя, на сбили и постоянно допрашивали. Мы стояли на том, что мы офицеры Главного управления интендантской службы; немцы не верили, выбивали из нас правду. Вы должны знать, что нас не сломали, у нас даже мысли не возникло пойти на сотрудничество.

- Я верю вам, товарищ генерал-лейтенант, но давайте всё таки сначала выберемся отсюда.

- Давай, лейтенант! Разве я возражаю? - генерал затрясся в беззвучном смехе. – Шубин, если ты нас выведешь к нашим, я лично буду ходатайствовать…

Немцы ждали долго, только спустя час или больше начали собираться: убрался БТР, уехали мотоциклы. Шубин не сразу поверил, - он ползком выбрался из канавы, по-пластунски двинулся через лес, ноги скрутила судорога, донимал жгучий холод - немцы ушли, не оставили никаких постов, видимо, и впрямь решили, что русские утонули в болоте.

Зрелище было печальное: людей колотил озноб; Настя не стесняясь стучала зубами, ежилась; Кошкин что-то бормотал про испытание холодом, и что идея ползти на кладбище была не такой уж безжизненной; Вартанян передвигался как на ходулях, сразу сделался непривычно молчаливым; генерал Беспалов самостоятельно выполз из болота и даже шел какое-то время; полковник Гульковский не вышел, когда его стали трясти он оторвался от жилистого корня, который зажимал скрюченными пальцами, перевернулся на спину - глаза затянула посмертная поволока - человек не выдержал пронизывающего холода, остановилось сердце.

- Эх, жалко Павла Фёдоровича… - скорбно проговорил генерал. - У него были нездоровые почки, да и сердце временами шалило…

Группа вышла на опушку, прошла вдоль поля и снова втянулась в лес, болото осталось в низине.

На востоке грохотала канонада, на нее уже не обращали внимания. Лес вымер, немцев здесь не было. Двадцать минут без передышки шли на автомате, потом скатились в балку, заполненную снегом, упали как мертвые, молитвенно глядя в небо. Потом кое-как собрали растопку, развели большой костёр, сидели дружной кучкой отогревались - озноб не унимался; отогревание сопровождалось пронизывающей болью во всем теле, но, кажется, справились. Беспалов тоже сидел у костра, молча смотрел на огонь, потом сделал попытку подняться и, завалился на бок. Только сейчас разведчики обратили внимание, что он не снимал сапоги - как он шёл? Генерал пытался привстать, бормотал, что всё в порядке, это просто маленький медицинский изъян - кровь плохо поступает в конечности. Но в мирное время это не имело значения, а с началом войны и вовсе стало не до этого. С него стащили сапоги, размотали портянки и ахнули - ступни были распухшие, синие, страшные - отогревать их не имело смысла. Генерал заснул, а может потерял сознание…

- Это ничего не меняет! - мрачно проговорил Глеб. - Генерал жив и мы должны его доставить в полк! До речки Плоти больше двух километров, она где-то рядом - я это кожей чувствую!

- Но как мы его потащим? - содрогнулась Настя.