— Я пыталась забыться в работе. Помогло.

— Отлично, — хотя нас разделяло десять футов, мне казалось, что он гладил мое лицо руками.

— Это деловая встреча? — спросила я.

— Да.

— Вы хотите рассказать мне о беседе с заместителем окружного прокурора?

Он отвел взгляд от моего лица.

— Да.

И он рассказал мне о разговоре с Лефковичем. Поднявшись, продемонстрировал, как проскочил мимо секретаря Лефковича, как увел молодого юриста на прогулку. Я смеялась. Из Томасси мог получиться хороший актер.

По телефону это звучало как шантаж. Он пытается сгладить впечатление.

— У меня такое ощущение, что обычно вы не посвящаете клиентов во все тонкости.

— Вы чертовски правы.

— Почему же со мной вы изменили этому правилу?

Он помялся с ответом. Мы оба знали почему.

— Вы очень горды тем, что размазали бедного мальчика по стенке.

— Он, между прочим, ваш ровесник. И должен уметь постоять за себя. Вы-то можете, не так ли?

— Да, могу. Если б я столкнулась с таким шантажистом, как вы, то вызвала бы полицию.

Томасси рассмеялся, но тут же счел необходимым извиниться.

— Простите меня, я все время забываю, сколь много людей наивно считает, что полиция их защищает.

— Они наивны и во многом другом.

— Совершенно верно.

— К примеру, полагают, что не всегда цель оправдывает средства.

Он держал в руках журнал, который взял со столика. Теперь положил обратно, осторожно, как бы подавляя желание шмякнуть им об стол.

— Хорошо, мисс Дипломированный философ.

— Политолог, — поправила я его.

— Жизнь — это не школа. Работа адвоката — манипулировать скелетами, что запрятаны в шкафах других людей. Если женщина крадет еду для своего голодающего ребенка, эти средства оправдываются целью. Держу пари, вы выступаете за эвтаназию.[17]

— В тех случаях, когда это оправданно.

— Итак, вы оправдываете убийство, если оно милосердно. А теперь представьте себя в море, на переполненной спасательной шлюпке. И тут подплывает еще один желающий забраться на борт. Вы знаете, что шлюпка его не выдержит. Отрубите вы ему руки, если он попытается схватиться за край? Есть ли у вас право решать, оставаться ли в живых кому-то еще или нет?

— Может, еще от одного человека шлюпка не потонет.

— А может, потонет. Вам этого не узнать, пока этот человек не окажется рядом с вами.

— Я бы не стала ему мешать.

— Подвергая опасности жизнь еще пятнадцати человек? Утонет шлюпка — утонут и они.

— Я женщина цивилизованная.

— По отношению к кому? К тем пятнадцати, что уже в шлюпке?

— А что сделали бы вы?

— Спас тех, кто на борту.

— Оттолкнув человека, который старается вылезти из воды?

— Если возникнет такая необходимость, да. Плохое средство послужит хорошей цели.

— Полагаю, вы сделали бы это с легкостью.

Томасси рассердился, кровь бросилась ему в лицо. Когда приступ ярости прошел, он ответил:

— Все дело в жизненном опыте. С годами легче принимать реалистичные решения. Даже очень трудные.

— Вы говорите, что вам проще действовать через какого-нибудь юнца, вроде Лефковича, чтобы прижать О-пи…

— Только ради вас! — прервал меня он.

— …после того, как за всю жизнь вы накопили массу фокусов, которыми пользовались в зале суда.

— Я еще не прожил всю жизнь, — напомнил Томасси.

Сколько ему лет? Сорок с небольшим. Совсем недавно я думала, что это рубеж, отделяющий нас от них, тех, кто перевалил через вершину, стариков. Но, по мере того как идут годы, мы все дальше и дальше отодвигаем границу раздела. Я еще не прожил всю жизнь, сказал этот еще полный сил мужчина.

А затем продолжил другим тоном, словно учитель, пытающийся вразумить бестолкового ученика:

— Готов спорить, ваши лучшие преподаватели в школе пользовались так называемыми фокусами, обучая вас. Я могу привести вам полдюжины таких вот…

— Таких что?

— Фокусов. Плохие средства, приводящие к хорошей цели.

— Только не шантаж.

— Если хотите стать епископом, нет, кардиналом, делайте то, что я вам говорю. Я не знаю такой сферы человеческой деятельности, где бы не использовался шантаж. Просто нам всем удобно лицемерно порицать его. Почему вы смеетесь?

Мне пришлось рассказать, чем я занималась весь день.

— Вот-вот, — покивал он. — Хорошая девочка целый день выуживает примеры лицемерия для лицемерного использования. Плохой мальчик тем временем выкручивает руки О-пи с тем, чтобы тот наказал преступника.

— А если я скажу, что меня оскорбляет использование шантажа ради моего же блага?

— Что тут можно ответить… Тогда постарайтесь до конца своих дней не попадать ни в какие истории. А на этом деле давайте поставим крест.

Мне предстояло преодолеть пропасть, разделявшую двух адвокатов, этого человека и моего отца. Мой отец жил как под стеклянным колпаком. Право собственности, моральные нормы, уверенность в том, что приличные люди всегда будут притворяться. Томасси предпочитал обходиться без маски, полагая дерьмом собачьим все то, в чем мой отец видел атрибуты цивилизованности. Неужели пришли варвары? Варвары всегда были здесь. Уидмеры относились к застывшему на месте меньшинству, тающему на глазах, в то время как мобильное большинство действовало в полном соответствии с правящими миром законами.

— За две минуты вы не сказали ни слова, — прервал паузу Томасси.

— Я думала.

— Это отличает вас от многих.

— Вы тоже думаете, — констатировала я.

— Да, думаю.

— Но недостаточно.

— Не все необходимо обдумывать каждую неделю. Некоторые учатся на собственном опыте.

— Вроде бы вы собирались пригласить меня на обед.

— Я и сейчас собираюсь.

— В «Аннаполис»?

— Честно говоря, я имел в виду другое место, где тоже неплохо готовят.

— Там встречают так же радушно?

— Увидите сами.

Он привез меня к себе домой.

Дорогой отец, это одно из открытых писем, которые я никогда не посылала тебе. Ты рекомендовал мне его как адвоката, который проведет меня через суд. Теперь у меня роман с проводником. Наверное, это известие рассердило бы тебя сильнее, чем сообщение о моем изнасиловании.