Не более того. Она зря рассчитывала на его помощь.

Скоро из отпуска выйдет Доминика, и тогда кошмар возобновится. Ей предстоит схватка не на жизнь, а на смерть. Если понадобится, она убьет Доминику, она не собирается снова оказаться в карцере, полном крыс.

В один из дней, когда Таня находилась в полудреме, дверь палаты распахнулась. Мсье Орвилль вкатился внутрь, улыбаясь и отчаянно жестикулируя. Вслед за ним вошла многочисленная свита — важные сановники, дамы в шикарных платьях, несколько корреспондентов с фотоаппаратами. Завершал процессию великий князь собственной персоной. Он был при параде — в форме морского офицера с множеством орденов, с ярко-красной лентой наперевес.

Клод-Ноэль подошел к постели, на которой лежала Татьяна, и склонился над ней.

— Добрый день, госпожа Полесская, — произнес он. Князь не забыл ее. Он здесь! — Я получил ваше послание. Я возмущен тем, мсье Орвилль, что в Святой Берте, тюрьме, которая имеет столь длинную историю, происходят такие страшные истории. Вы как директор несете прямую ответственность за здоровье и жизнь заключенных.

Орвилль промямлил что-то невразумительное, несколько человек из свиты делали пометки.

— Господин Орвилль ни в чем не виноват, — тихим голосом произнесла Таня. — Он, к сожалению, не в курсе того, что творит его заместительница.

— Вы на то и директор, Орвилль, чтобы обо всем знать, — назидательно проговорил князь. Его узкая белая рука легла на лоб Татьяны. — Эта Доминика происходит из рода маркизов д'Бузевилей, выскочек, в их роду всегда было полно умалишенных. Ее прадед застрелил жену и сам повесился, а другие только тем и занимались, что тратили фамильное состояние, истязали окрестных жителей и спивались. В ее жилах течет гнилая кровь. Где она?

— Я немедленно отстранил Доминику от работы, как только мне стало известно о произошедшем, — с готовностью ответил директор. — Ваше высочество, я веду расследование…

— Вы ошибаетесь, Орвилль, — перебил его князь. — Расследование веду я. Я лично возглавляю комиссию, которая занимается расследованием всех правонарушений, имеющих место в Святой Берте. И поверьте мне, господин директор, если мне станет известно, что вы покрывали эту сумасшедшую, то вы полетите первым.

Вам это понятно?

Орвилль в страхе закивал головой.

— В любом случае Доминика здесь больше не работает, — сказал, чуть успокоившись, Клод-Ноэль. — В конце концов, в княжестве пока что я хозяин и могу сместить вице-директора Святой Берты. Так вот, я вышвыриваю ее вон. Пусть все знают, что она — последний человек на свете, которому я дам аудиенцию.

Орвилль улыбнулся. Ну что же, как он и рассчитывал, давнишняя вражда между Гримбургами и д'Бузевилями дала о себе знать. Клод-Ноэль терпеть не мог претендентов на бертранский престол, а Доминика не раз заявляла, что она по праву может носить корону княжества.

— Я вам обещаю, Татьяна, — снова обратился к ней князь, — у вас все будет хорошо. Конечно же, такое заверение с учетом того, что вы отбываете тридцатилетний срок в Святой Берте, звучит несколько цинично, но такова жизнь. Вы же знаете, что помочь вам я, к сожалению, не в силах. Будь моя воля, я подписал бы указ о вашем помиловании, но у меня нет на это права. Но я вам могу обещать — вас больше никто не тронет. Я давно собирался устроить чистку в тюремных кадрах, вы дали мне отличный повод. Орвилль, вы слышите? Госпожа Полесская — моя хорошая знакомая. Я все же великий князь Бертранский и могу позволить себе общаться со всеми, кто мне симпатичен. Если мне станет известно, что в Святой Берте снова процветают истязания заключенных, то вас постигнет участь Доминики. Благодарите Татьяну, она вступилась за вас, а не то вы бы ушли на пенсию, причем с позором.

— О да, ваше высочество, — Орвилль был донельзя напуган. Он уже пожалел, что раздул эту историю.

Великий князь поднялся:

— Мне пора. Мои министры задержатся и поговорят с заключенными, Орвилль. И все их претензии будут учтены. Я не хочу, чтобы в мире говорили о том, что бертранские тюрьмы напоминают ГУЛАГ. Где вы работаете, Татьяна?

— В прачечной, — ответила Полесская.

На холеном лице Клода-Ноэля отразился неподдельный ужас. Он менял рубашки три или четыре раза в день и никогда не задумывался, откуда в его шкафу каждое утро берется дюжина свежих.

— Вы слышали, дамы и господа! — воскликнул он. Придворные зароптали, выражая крайнее недовольство. Репортеры сделали несколько снимков. — Орвилль, госпожа Полесская больше не будет горбатиться в ужасной прачечной, там нет ничего хорошего. Я был однажды там — вонь, сырость, пар. Очень плохо для кожи. Что вы можете предложить?

Директор замялся. Он, если честно, не очень хорошо разбирался в подвластном ему хозяйстве. За все отвечала Доминика, которую Клод-Ноэль соизволил несколько минут назад уволить.

— Библиотека, — произнесла Татьяна. — Ваше высочество, я всегда любила книги.

— О да, вы тысячу раз правы, — сказал князь, взмахнув рукой, унизанной перстнями. — Какой же у вас тут мерзкий запах, — обратился он к Орвиллю, — вы хотя бы применяете в тюрьме дезодоранты, господин директор? Вы слышали, что сказала Татьяна? Переведете ее в библиотеку. И немедленно. Кстати, это для вас!

В палату внесли огромную корзину фиалок.

— Еще сегодня утром они цвели в Ницце, я лично выбирал, — сказал Клод-Ноэль.

Этим его дары не ограничились. Несколько корзин с фруктами и сладостями, а также небольшой подарок.

— Вы когда-то отказались от моего презента, Таня, — сказал Клод-Ноэль. — Тогда ваш отец занимал ответственный пост. Теперь вы не связаны дипломатической этикой. Это из моей коллекции, с наилучшими пожеланиями от моей матушки.

Таня вспомнила вдовствующую княгиню Беатриссу, на дне рождения которой она вальсировала с Клодом-Ноэлем. Это было всего полгода назад, а как будто прошла вечность.

— Прошу вас.

Великий князь хлопнул в ладоши, и один из сопровождающих вынул из плоского чемоданчика небольшую шкатулку. Князь распахнул ее. На темно-желтом бархате лежала изящная безделушка — бабочка, выполненная чрезвычайно искусно. Таня присмотрелась — у бабочки было человеческое тело, прекрасная обнаженная девушка. Крылышки сияли разноцветной эмалью и драгоценными камнями. Наверное, это дорогая эксклюзивная вещь.

— Работа одного из учеников Фаберже, — с гордостью сказал Клод-Ноэль, — чудесная вещь, выполнена в самом начале века, стиль модерн. Вы и есть эта прекрасная бабочка.

На что он намекает, подумала Татьяна. У нее нет крыльев, чтобы улететь из Святой Берты. Вдруг Таня подумала: если бы она бежала, то Клод-Ноэль был бы этому только рад. Он дарит ей надежду.

— Я купил ее в Париже, на аукционе. Свои драгоценности распродавала баронесса Ротшильд. За этой брошью охотился один саудовский шейх, он коллекционирует драгоценности, но я предложил больше. Эта вещица, Татьяна, удивительно подходит к вашим глазам. Прошу вас, примите ее.